Коломна. Идеальная схема - [20]

Николай все ворошил совком для мусора труху в образовавшейся дыре. Он углубился против прежнего уровня почти по колено. Пару раз попались старинные пузырьки без пробок, были аккуратно очищены и поставлены на полку. Один раз кусок газеты, старой, расползшейся в руках, медная пуговица, осколки стекла, набойка от широкого каблука и вдруг — удача — идеально сохранившаяся антикварная мышеловка с аккуратной дверцей на бронзовой пружине, потемневшей частой сеткой и изящным крючком для сыра. Зеленая пружина не желала отпускать дверцу, подковырнул краем совка, дверца щелкнула, соскочила и прищемила ему палец, слегка оцарапав.

Николай счел, что на сегодня хватит, тем более следовало обмыть такую забавную находку. Оставил развороченный пол, как есть, хоть и дуло из дыры ощутимо, прошел в кухоньку, заварил чай, достал бутерброды с колбасой, заботливо упакованные женой, и отправился в комнату, к кушетке и перцовке. От напрасного ожидания Ирины, от работы ли внаклонку, ну не от перцовки же, в самом деле, у Николая слегка кружилась голова, и мелькало в глазах, словно тени метались по углам. В комнате ему почудилось, что по полу из дыры в коридоре шмыгнула мышь. Затопал ногами, заглянул под кушетку — никого, ничего. В бутылке оставалось совсем немного, допивать уже не хотелось, хотелось спать, взять старенький плед, завалиться, не раздеваясь, глаза уж слипаются, лампочка под потолком кружится — классика. Только справился с колыханием постели, начал проваливаться в сон, услышал скребущий звук под кроватью, аж подпрыгнул. Мыши разгулялись, не иначе гнездо потревожил и не заметил. Надо бы залучить к себе дворовую пегую кошку, что живет здесь от века. Когда мастерскую получал, она уже была, а прошло десять лет, интересно, сколько кошки живут. Сел в постели, голова кружится, лампа верхняя так и горит, так и пляшет, а на полу — черт знает что. Или кто? Существо поболее крысы, поменьше кошки, рыльце вперед, как у поросенка, только желтенькое костяное, коготки на лапках птичьи, сидит сивыми глазками хлопает. Николай вскрикнул, рыльце не шелохнулось, кинул шлепанцем, не попал, рыльце лишь в ухе поковыряло сухой лапкой.

— Ты кто, белая горячка, что ли? — голос Николая скрежетал и плохо шел из горла, страшно до тех самых чертиков. — Рожки где? — и рухнул на кушетку, провалился в сон.

Во сне к нему на постель села женщина, Николай соображал, жена или Ирина. Но женщина заговорила незнакомым голосом:

— Вы, пожалуйста, не бойтесь меня.

Тут Николай разглядел — вовсе незнакомая. Молоденькая девица, лет двадцати с небольшим. В талии широковата, но личико интересное, стильное с большим чувственным ртом, несколько вялым, без намека на косметику, вот выпендривается, а? Даже глаза не подвела. Одета, типа, из бабушкиного сундука. Прическа соответствующая, растрепанная — ясно, свой брат, сестра то есть, художница.

Заметила его оценивающий взгляд, смутилась, вздохнула, зашептала невнятно. Николай прислушался.

— Я знаю, я нехороша собой, — канючила барышня, — и ноги у меня большие.

Николай уяснил — кокетничает. Ноги, как ноги, размер тридцать седьмой не больше, и мордашка весьма выразительная. Наряд да, смелый, ну, кто сейчас не смелый, все так ходят. Пока сон не кончился, надо бы с ней в интим вступить, раз уж наяву не удалось, Ирка, стерва, так и не позвонила. Он решительно откинул плед, стянул футболку. Девица взвизгнула. Нет, ну надо так ломаться? Они даже в его собственном сне изображают неприступность. Ладно, даже интереснее, будем немножко соблазнять.

— Откуда ты, прелестное дитя? — черт знает, чья строчка, друг-поэт Вадим все цитирует, должно подойти к моменту, данному в ощущении.

— Я бывала здесь… Ох, это не важно. Я здесь хотела умереть. Но вам это не нужно знать. Я хочу предупредить, чтобы вы никому не говорили о Костяном рыльце. То, что вы его видели, не страшно, это не опасно. Нельзя лишь рассказывать — никому, никогда. Расскажете — умрете. Не сразу умрете, через год лишь, или два. Нельзя говорить. Вы же слышали, наверное, что очевидцы, которые рассказывают о — как это у вас — о полтергейсте, умирают. Потому и считается, что встречаться с подобным опасно. Но те, кто молчат о явленном чуде — о тех не знают, и они мирно доживают до старости. Видеть не опасно, говорить не стоит.

— Не скажу, — пообещал Николай. — С одним условием… — Хотел уж завалить девицу на многоопытную кушетку, но остерегся. Какая-то девица трепетная чересчур. Надо погодить. Смял реплику. — Ну-у, об этом позже. А почему ты взялась меня опекать? Ты поклонница моего таланта?

— Какого таланта? — спросила девица и сразу показалась непривлекательной. Но с этим можно было работать.

— Художника обидеть всякий может. — Николай вылез из постели, сняв заодно и джинсы — пусть привыкает к его красоте. — Пойдем, работы покажу.

Девица при виде красоты малость покраснела, потерла лоб тыльной стороной кисти, весьма изящной и узкой, и, закатив глаза, упала на пол без предупреждения.

Николай перевидал дам и девиц без счету, во всяких ракурсах и ситуациях, но с обмороком столкнулся впервые. Сон как-то подозрительно смахивал на реальность, слишком подробен и достоверен, слишком ощутим. Перцовка пахнет, как положено, а во сне обоняние не должно бы работать. Отхлебнул из горлышка — вкус перцовки, вкус тоже сохранился, может, не сон? Решил напоить бездыханную барышню. Чем ее к жизни еще возвратишь? Приподнял голову, разжал бледные холодные губы крупного рта, зубки у барышни оказались — не фонтан, приложил горлышко aqua vita, наклонил бутылку. Сквозь прозрачную кожу шеи видно было, как потекла темная струйка перцовки, там, у нее внутри. Зрелище жутковатое. Добежав до узкой груди, перетянутой шелковистой пестрой тканью, перцовка свободно пролилась на пол, не смочив платье барышни, но оставив пятно на половичке перед кушеткой. Ну, сон есть сон, бояться нечего, не такие кошмары снятся. Однако, мысль об интиме с незнакомкой придется оставить, если уж спиртное в ее теле не держится, как же тогда…