Коломбина для Рыжего - [74]

– Только пилить! Сам, увы, не отвалится.

– Кто? – спрашивает она, затихнув.

– Нос. Во-от такой длины! Не сочиняй, Буратино. Я же тебя из Роднинска забрал, ты забыла? Переживет твоя общага еще не один забытый утюг. А отец, надеюсь, очень долго будет счастлив со своей Элечкой. Так чего ты боишься?

– Ну, знаешь!

Она отскакивает от меня, как от горячей плиты, упрямо задрав нос. Отвернувшись, крепче затягивает пояс халата.

– Пошли уже на твою кухню, – бурчит сердито и вместе с тем обреченно, словно сдаваясь на мою милость. – Но если вздумаешь смеяться или злить меня – я тебе самому нос отпилю, понял!

Ну вот! А то уперлась рогом – не сдвинешь.

– Не сомневаюсь, что попытаешься, Коломбина, – скалюсь, послушно утаскиваю свою девочку за собой на кухню. – Только кто ж тебе даст? В этом доме один зубастый монстр – Шрэк, и тот, по всей видимости, сбежал из дому или впал в глубокую спячку.

Мать, как всегда – ухожена и безупречна. Узкие брюки, светлая блуза из тонкого шифона без рукавов и, конечно, каблуки. И только за редким исключением босиком по квартире, приятным голосом музыкально образованного человека напевая «Поедем в Вараздин» Имре Кальмана, или любимую партию Марицы. Я давно привык видеть ее такой – практически совершенной, я сам впитал ее чувство прекрасного и любовь к хорошим вещам, что успел забыть, как легко она способна ввергать людей в трепет видом истинной леди. Подпуская их к себе медленно, на расстояние вытянутой руки, и лишь для своих послушных кукол делая редкие временные исключения.

Но с Коломбиной так не будет, я дал ей понять это предельно ясно. Девчонка мне дорога, и рад, что мать поняла меня правильно. Все же мы с ней очень похожи не только внешне, но и характером, пусть отцовская деловая хватка однажды и одержала верх над попытками творческого воспитания любимого чада.

Она стоит на домашнем подиуме, заканчивая последний декор летней коллекции, проверяя на высокой модели шнуровку платья и, заслышав наши шаги, оглядывается за плечо. Я внимательно слежу за ней взглядом, ожидая увидеть в глазах отблеск осуждения при виде Коломбины, но Карловна, заметив нас, лишь мягко улыбается.

Нет, все-таки я люблю свою мать!

– Таня? Витя? Уже проснулись? Ну и горазды вы спать, молодые люди! Полдень на дворе! Чарлик возле дверей спальни все утро крутился, все норовил к вам прошмыгнуть, пришлось изолировать озорника на балконе с косточкой. Надеюсь, часа через два только догрызет, иначе плакала моя примерка. Так что располагайтесь, завтракайте спокойно, потом Максима на помощь позову.

– Зы… здравствуйте, – не то сипит, а не то пищит Коломбина на приветствие хозяйки, ошалело уставившись распахнутым взглядом на замершую возле матери с плечиками в руках девчонку. Едва прикрывшую тканью обнаженную грудь, ни мало не смутившуюся при виде нас.

Олю. Ну, конечно. Еще две стоят рядом в одном нижнем белье. Слава Богу, остальные четверо одеты.

– Привет, Витя! – машет рукой Оля, не замечая вскинувшегося взгляда матери, кокетливо вздергивая накрученную головку. – Как дела?

И я отвечаю, как отвечал много раз до этого, и не только ей:

– Спасибо, малыш. Отлично. – Но тут же затыкаюсь, словно схлопотавший затрещину малец, заметив, как строго стрельнул в мою сторону взгляд Карловны, и тугой струной натянулась у Колючки спина.

Да уж, Рыжий, ну ты и лопухнулся!

* * *

С ума сойти! До сих пор не верю, что уступила Бамперу! Однако, сила слова важнее собственных страхов, как ни крути, а я сама виновата, что оказалась этим днем в квартире парня на его условиях, и вот теперь стою с ним рядом в просторной кухне-студии перед великолепной женщиной, в халате с плеча ее сына, не зная, куда деть глаза. То ли от стыда за свой внешний вид, а то ли от вида полуголых девчонок, вогнавших меня в ступор полным отсутствием смущения при виде Рыжего.

– Зы… здравствуйте.

– Здравствуй, Таня.

– Привет, Витя! Как дела? – машет Рыжему какая-то красивая девчонка, прикрывшая грудь тонким прозрачным топом, ни капли не скрывающим ее прелести, и прежде чем он отвечает, я узнаю в ней ту самую блондинку, с которой он был на свадьбе Женьки и Люкова. Которую прилюдно тискал у машины свадебного кортежа.

Ничего себе! Вот это сюрприз! Но почему сейчас она так довольно таращится на него, как будто бы он один? Или я так неприметно выгляжу на фоне полуголого широкоплечего парня, поленившегося как следует натянуть брюки на бедра? Лениво демонстрирующего всем присутствующим свой идеальный пресс и игру крепкого бицепса на моем плече?

– Спасибо, малыш. Отлично.

Видимо, да. Вот же козел! К чему тогда этот цирк? Мог бы и ее попросить отыграть роль девушки, раз уж она ему так нравится! И лифчик бы снимать не пришлось, и яичницей с ветчиной кормить! Обошлись бы огурчиком и минералкой, – похоже, эта фифа капусту и шпинат совсем не жалует.

Я напрягаюсь, отворачиваясь от Рыжего, не желая участвовать в спектакле «Малыш и Бампер» (хватит с меня «Коломбина и Рыжий»), и вдруг чувствую, как рука Артемьева медленно ползет по моей спине. Огладив до поясницы, возвращается на шею, притягивая ближе, а губы легко касаются виска, пока я оторопело замираю на месте от такого смелого, даже собственнического прикосновения. Открытого всем взглядам.