Колокол в колодце. Пьяный дождь - [233]

— Ты не прав, Дюла! Не прав! Нас обманули! Обманули целую нацию! И ты это прекрасно знаешь. Ведь ты сам стал жертвой этого обмана!..

— А ты? — холодно прервал его Чонтош. — Тебе лучше это знать. Ведь ты же сам и обманывал. Вместе со мной… Но ты зашел в этом чуть дальше меня. Правда, в том, что я вовремя остановился, не моя заслуга.

Чонтош хотел уйти, но Фодор схватил его за руку и не пустил. Селеш в сторонке покуривал сигарету, словно весь этот спор его нисколько не интересовал. Я наблюдал за Гезой. Он в упор, словно гипнотизируя, смотрел на Чонтоша.

— Что бы я ни делал, я всегда поступал согласно своим убеждениям! — кричал Фодор. Я еще никогда не видел, чтобы он до такой степени терял самообладание: он всегда отличался выдержанностью. Как Аристотель, он считал, что подлинная добродетель человека — в чувстве меры, в умении держать себя в определенных рамках. А сейчас Фодор орал. — Я готов ответить за все! Но отвечать придется и за то, что творится сейчас. Если мы не поможем восторжествовать справедливости, то народ воздаст каждому по заслугам! — Раньше Фодор никогда не прибегал к таким громким фразам. И вдруг в меня закралось подозрение, что весь этот пыл у него не настоящий, фальшивый. И слова Алмара, пытавшегося унять Фодора, тоже игра, заранее продуманный фарс.

— Не надо волноваться, Фери! — говорил он. — У тебя нет никаких оснований бояться того, что тебя заставят отвечать за свое прошлое!

Ему оставалось только добавить: «Это говорю тебе я, у кого произвол Ракоши выбил из рук оружие — перо журналиста». Хотя он этих слов и не произнес, но они угадывались в его топе.

Фодор словно только и ждал этих успокаивающих слов и сразу сбавил тон:

— На тебя мы всегда рассчитывали, Дюси. Да и сейчас возлагаем большие надежды. — Проходившие по коридору люди стали останавливаться и прислушиваться к спору. — В этом здании, я вижу, все еще не могут понять, что происходит в стране. А может, не хотят.

— Что правда, то правда, — подтвердил Алмар.

— Тебе предназначена важная роль, — продолжал Фодор. — Ты пользуешься большим авторитетом, народ тебе доверяет. А если мы не возглавим это всенародное движение…

— Я ни с кем и ничто не собираюсь возглавлять, — отрезал Чонтош, не дав Фодору договорить. — И тем более отказываюсь помогать тому, кто хочет сейчас прикрыть голый зад своей совести.

Кое-кто фыркнул и расхохотался.

— То, что люди не могут осмыслить происходящее, — неожиданно заговорил Геза, — это еще полбеды. — Он в упор смотрел на Чонтоша. — Главное зло в том, что некоторые ведут себя так, словно и в самом деле способны повлиять на ход событий. Совещаются. Выносят решения.

— Ну и что же? — раздался сзади резкий голос — Разве это плохо?

— В том-то и дело, что плохо. Ведь они все равно ничего сделать не смогут. Или смогут? — На мгновение Геза умолк, но глаз с Чонтоша не спускал. — Конечно, нет. По всему видно. С другой же стороны, они держат в моральном плену ценных людей. А их-то как раз и следовало бы спасти во имя будущего.

Чонтош нервно передернулся и старался не смотреть на Гезу. Но несмотря на то, что Фодор уже отпустил его руку, не уходил.

Геза упрямо продолжал:

— Все, что происходит здесь, закономерно. И нечего болтать об ответственности. Это началось не сегодня. И даже не вчера, а в сорок пятом… сорок четвертом… или, может быть, значительно раньше…

— Во времена нашего праотца Арпада[74], — буркнул себе под нос Чонтош и отвернулся, чтобы даже случайно не встретиться взглядом с Гезой.

И опять кто-то расхохотался нервным, чуть ли не истерическим смехом.

Геза вздрогнул, кровь прилила у него к лицу, но он продолжал говорить. Только тон у него стал ораторским. Вернее, не ораторским, а полемическим, более убедительным.

— После сорок пятого казалось, что начинается подлинно народная революция… но ее не произошло, она как-то сошла на нет. Правда, иначе и не могло быть. И было бы наивным надеяться на что-то другое. Наш народ всегда на один такт отставал от хода истории. В этом наша трагедия. Последующие двенадцать лет позволили нам ликвидировать такую историческую асинхронность… И вот теперь наконец пришло время настоящей народной, национальной революции. Все события, которые произошли за эти двенадцать лет, несмотря на свою трагическую противоречивость, не могли быть иными. В этом суть. Предъявить же людям требования по большому счету мы сможем лишь в будущем, причем ответит любой, кто станет на пути истинной революции…

Я был поражен. Это же совсем другой Геза! Где только он таил эти мысли? А с какой убежденностью он высказал их! Неужели передо мной тот самый Геза, циник и насмешник?

— Жаль, нашего родного отца Ракоши нет здесь! — изрек вдруг с иронической усмешкой Фодор, озираясь вокруг и прищелкнув пальцами. — Вот бы кто с удовольствием послушал наши разговоры! — И поспешно добавил, уже примирительным тоном: — Однако ты, Геза, прав в том, что главное сейчас — это будущее… Тут мы можем с тобой согласиться.

— И в том, — Геза метнул на него колючий взгляд, — что и среди нас нашлись дрянные люди.

Фодор побледнел, глаза у него сузились. Он резко повернулся и пошел прочь. Алмар и остальные члены делегации после небольшого колебания устремились за ним.