Колодец Времени - книга поэм - [48]

Я падок до восточной лести

Любезной дочки Темрюка.

Привык я к ней, но мне б сгодился

Дружочек, с кем отрадно быть.

Но жаль такой не приключился,

Как мне дружочка раздобыть?" -

Иван вздохнул, перекрестился

На образ красочный в углу.

Пошёл; тут Ловчик очутился,

Царь сунул руку на ходу:

"Таких, как ты, мне нужно много.

До смерти смехом уморил.

Тебе большую дам дорогу,

При мне будь ловчим-сокольным!"

Согнулся Ловчиков целуя

Ивану руку и перстнём

Рассек себе губу большую,

И кровь закапала кругом.

Вслед за царем Басманов-младший

Пошел в одеждах золотых,

Юнец и статный ангел падший,

Слетевший из небес родных.

С царём прощаясь, тени встали,

И заговорщики меж них,

Огонь лучин блистал на стали,

Мехах, одеждах золотых.

Глава вторая

ОПРИЧНИНА

Шёл мягкий снег, снежинки тая

В кудлатых гривах лошадей

Сверкали, быстро исчезали,

Пар вырывался из ноздрей.

Кивая сонно кони мялись,

Косясь на грустных ездовых,

Чьи нравы нынче отличались

От всех обычаев своих.

Здесь мир ямщицких ухищрений;

На ком тулуп, кто в зипуне,

Под грудью стянутом, движений

Чтоб не стесняли при езде.

Одни в санях сидели тихо,

Другие скалились смеясь,

А третьи хмуро кляли лихо -

Раскисшую под снегом грязь.

За ночь в Москве мороз отпрянул;

Вот солнце встанет, потечёт

Повсюду с крыш и воздух пряный,

Как вешний - оттепель идёт.

Уж всё готово, стынут кони

И в раззолоченной попоне

Уголий царский жеребец

Трясет уздою из колец.

И каждой жилочкой клокочет.

Не может он умерить прыть,

Он скачи злой, безумной хочет

И спесь не может победить.

Среди саней, что запрудили

Все переулки у дворца,

Бояре сонные бродили,

Кто зол, кто с видом хитреца.

Здесь горцевал и князь Черкасский

В расшитой бурке, сапогах.

В черкесках люд его кавказский,

Иссиня-черных бородах.

Тут говор резкий, басурманский,

Уздечки раззолочены,

И взгляд у всех не христианский,

Хоть волей царской крещены.

Среди саней стоял Басманов,

О чём-то тихо говорил

С Немым и Юрьевым, и рьяно

Дьяк Тютин носом тут крутил.

Корпел, в который раз считая,

Богатства скрытые в санях.

То замирая, то пылая

Трещали факелы в руках.

Стоял конвой детей боярских

Из государева полка;

Все при пищалях, в шапках красных

И фитили палят слегка.

Тьма расступалась, свет стал бегать

И сразу снег пошёл сильней.

Обоз пол дня ждал, кукарекать

Петух устал уж из клетей.

Вдруг на снега упали тени

С большого царского дворца,

И в разукрашеные сени

Вступили рынды вдоль крыльца.

В одеждах белых с топорками

Слоновьей кости, серебром,

Как на подбор парадно встали

Сияя, хороши лицом.

Из мамок вышел, как из стана,

В доху из соболя одет,

Любимый сын царя Ивана -

Царевич Фёдор малых лет.

Уже святой, хотя дитятя,

Происхождением своим,

Как воин из небесной рати,

Несущий Божий свет живым.

И брат его десятилетний,

Иван, с печалью на лице,

Как будто он в семье последний,

Из рода Рюрика, в конце.

Наследник всей плеяды славной,

Создавших вечный третий Рим,

Крови могучей и державной,

Уж страшный рок витал над ним.

За сыновьями государя

Царица Марья шла во след,

Оленьих глаз не поднимая.

Она ждала здесь только бед.

А до крещения и свадьбы,

Ей было имя Кученей.

И не могла она сказать бы,

Что здесь казалось страшным ей.

Пока семья садилась в сани

С константинопольским орлом,

Все рынды чинно занимали

Места вокруг саней верхом.

Царь вышел ярый и готовый,

В доспехе воинском златом.

Окинул двор пытливым взором

И осенил себя крестом.

С крыльца сошёл и рявкнул: "Тютин!"

"Готово всё, мой государь!"

"А что там делают те люди?" -

Он указал рукою вдаль.

Там, отдаленно и в опаске,

Князья с боярами толклись.

По чьей-то видимо указке

Толпой гудящей собрались.

Идти хотели, разобраться,

Почто никто им не сказал,

Что царь долой решив податься,

Как прежде их с сабой не взял.

К толпе той двинулся Скуратов

И двадцать всадников за ним.

Вдоль любопытных он оградой

Встал, как стена, и путь закрыл.

Сияло солнце на востоке,

Лилось златою полосой,

И благодатнейшие соки

Его разлились над Москвой.

Неравномерно осветились

Небес густые облака,

Живые тени в них носились,

Как сон прошедшие века.

Поднялся ветер - юг и запад

Его несли, в его крылах

Тепло и дождь почти заплакал.

Весь город виден был с холма.

Лежал громадный серо-чёрный

И купола церквей над ним;

Мерцал крестами град огромный,

Град православный - Третий Рим.

"Пора!" - царь даже не взглянувши

На стременного, что коня

Спеша подвёл, не обернувшись

Пошёл и сел в пустых санях.

Ему хотелось быть отдельно.

Потёр оконце из слюды.

"Вперёд!" - махнул Басманов дельно,

И затрешали будто льды;

Со страшным грохотом и треском

Возы и сани разошлись.

Под крик возниц и посвист резкий,

Все поскользили с горки вниз.

Митрополит в Успенском храме

Царю молитву отслужил,

Перекрестил его и сани,

И путь его благославил.

Был царский поезд словно войско,

Что шел осаду прорвать,

Во всем все было очень скользко,

Но нужно было начинать.

Не повстречав в Москве отпора

Своим желаниям, в обед

Войдя в Коломенское споро,

Весь поезд встал - дороги нет.

Везде дороги, броды, вехи

Водой залились от тепла.

По всей округе вскрылись реки,

Пришли потопа времена.

Как будто сказ ветхозаветный.

Таясь в Коломенском сидел

Иван, усталый, бледный.

Молился, клялся и терпел.

Всю ночь радел он перед Богом,

Попросил открыть ему пути,

Но две недели без дороги

Ему пришлось там провести.