Колодец Времени - книга поэм - [46]

И зазвонила вся Москва.

Весь мир стал чудом колокольным.

Иван поднялся, встал к окну,

Поскрёб, ударил недовольно

Ногтём в оконную слюду.

Сквозь иней еле различались

Дымы над крышами домов,

Стрельцы верхом куда-то мчались,

Комки летели от подков.

Меж куполов воронья стая

Клубилась пеплом на ветру,

В поземке псы беззвучно лая,

Козу гоняли по двору.

Нырнуло солнце, снова вышло,

Плеснули вороны крылом.

В стенах пел голос еле слышно

Над колыбелью перед сном.

Выл ветер, в кузнице далёкой

Кузнец подковывал коней

И ветер в башне надворотной

Выл то слабее, то сильней.

"Меня лишали с малолетства

Свободы царствовать и жить.

И всё, что помню я из детства -

Убийства, бунты, реки лжи.

Чернь друг на друга поднимая,

Ратши и Глинские на круг

Травили ядом, колдовали

Открыто, не стесняясь слуг.

В Казань везли вдали от войска,

Что шло по берегу в огне.

Молил я за его геройство.

Про приступ не сказали мне.

Казанцы зря не взяли хана,

Что я им мирно предлагал,

А взяли турка от султана,

И дишь тогда я осерчал.

И жили бы как наш Касимов,

Но вот попутал их шайтан.

Прогнали наших побратимов

И правоверных мусульман.

Взорвали стену, жадный Курбский

В проём за славой побежал,

Но бой крепчал, погнали русских.

"Секут!" - он первый закричал.

Меня от славы уводили,

На приступ без меня пошли

И без меня не победили,

Лишь смерть позорную нашли.

Давно враги мое семейство

Счастливым видеть не могли,

И через яды с чародейством

Анастасию извели.

Царицу, милую юницу -

Мать шестерых моих детей.

Припомнишь ты, на ней женился

Когда пятнадцать было ей.

Сильвестр - лиса в овечьей шкуре

И злой предатель Адашёв.

Но хорошо, что милый шурин

Василий Юрьев всё нашёл.

Раскрыл злодеев чародейство

И справедлив был царский суд.

Пускай жестоко было действо,

Но так и Бог бы выбрал тут.

Для всех кругом была опасность

Под чары страшные попасть.

Макарий, вот уж несуразность,

Успел их жертвой слабой пасть".

"Все это Богу нетерпимо! -

Сказал в ответ митрополит, -

Про эти мерзости вестимо ль,

Чего Москва вся говорит?

К чему расправа над сынами

Шишкова, не щадя семей?

На плахе Сытины с главами

Расстались - Фёдор, Алексей.

Князь Воротынский, князь Курлятьев

В опале - изгнаны как псы.

Потом ты умертвил их братьев.

Ты что творишь? Ты ж мне как сын!

Иван, я твой духовник с детства,

Ты вырос на моих глазах,

Я помню как ты по соседству

Топтал всех встречных на конях.

Ты в детстве муками животных

Извел немало, слуг хлестал

И в десять лет ты принародно

Прохода девкам не давал.

Полно людей ты бестолково

По пьяной дури загубил;

Как в Невеле ты Шаховского

Во гневе палицей убил.

По убиенным шлёшь ты вклады

В монастыри по сто рублей

И больше, это Богу ладно,

Но он глаголит: "Не убей!"

Митрополит на посох грузно

Опёрся, встал так, будто он

Оставил в этой келье узкой

Всю жизнь под карканье ворон.

Кресты на нём в лучах рассветных

Горели как на куполах.

Изрек: "Помилуй деток бедных.

Они никто в твоих делах.

Князь Кашин молит о прощеньи

Тем своякам младым, что ты

С утра отправил в подземелье.

Так душно, дай скорей воды".

Царь из кувшина золотого

Дал Афанасию воды.

"Ну, ладно, если все готовы

Ручаться будто это сны, -

Иван невольно стал кривляться, -

Пущу на волю дураков.

Ты перечисли, кто ручаться

За них имуществом готов.

Потом, как водиться с порукой,

Нарушит этот Кашин что,

Сгною с детьми, женой, прислугой

И с поручителем его.

Опала будет непременно,

Под ссылку, казнь, в пучину бед.

И пусть свой крест несут смиренно.

Таков и будет мой ответ".

Расцеловав митрополита,

Иван почувствовал и боль.

Свинцом пытаемый налитым,

Как на кресте сдавил он вой.

Но распрямился: "Хватит, отче,

В молитвах помни обо мне.

Освобожу их как ты хочешь,

По недоказанной вине.

Пускай идут, вот только Юрьев

Расспросит их, что было тут.

И если скажут всё без дури,

Их по домам и отвезут".

Митрополит всё понял, вдрогнул,

Стал отступать себя крестя.

Ушёл, с размаху дверью хлопнул,

Негодованием горя.

Иван вновь принялся за птицу.

Ел жадно, как в последний раз.

Вдруг слёзы выйдя сквозь ресницы,

Упали из угольих глаз.

Горячим бешенством задушен,

Во гневе лютом будто пьян,

Зубами мясо рвал как души

Царь Божьей милостью - Иван...

...Был вечер, факелы чадили,

Морозом дуло от окна.

Иван прошёл и сел в средине

На пир накрытого стола.

И закрутились, взволновавшись

Пол сотни пляшущих теней,

И столько же людей, подняашись

Вдоль стен стояли у скамей.

Царь стал высматривать образчик

Опоры верной сквозь угар,

Как будто с торжища приказчик

Смотрел полученный товар;

Дьяк Висковатый, князь Басманов,

Бояре Чеботов, Ногтёв,

Скуратов-Бельский, Поливанов,

Вокшерин, Колычев, Слизнёв,

Князья Одоевский, Черкасский

Григорьев, Совин, Салтыков,

Ростовский-Тёмкин, Боротянский,

Хованский, Хворостин, Гвоздёв,

Боярин Юрьев, Шапкин, Сёмин,

Мятлин Верига Третьяков,

Князь Оболенский, Пронский-Ромин,

Меньшой Булгаков, Воронцов,

Князь Бекбулатович Ногайский,

Грязных, Безопишев Угрим,

Молчанов, Шереметев, Зайцев,

Борисов Чёрный Бороздин,

Иван Чулков, Коняка Сицкий,

Дьяк Арцебашев, Трубецкой,

Василий Ступа - дьяк дворецкий,

Дьяк Тютин и Васюк Грязной,

Пивов, Олферьев, Севастьянов,

Шерефединов, Годунов,

Леонтьев, Зюзин и Щелкалов,

Плещеев, Овцин, Шейдяков,

Кривой Сабуров, Младший Очин,

Роман Нащекин, Милюков,

Андрей Старко, Григорий Ловчек,

И низших несколько чинов.