Колодец Времени - книга поэм - [41]

Как охватило священное пламя лицо, грудь и ноги, и чресла,

Будто взлетает душа в виде искр ярких, сажи и пыли.

Толи Элизиум принял её на блаженные нивы,

Орк беспощадный низринул в подземное царство,

Были ли этим префектом при жизни другие любимы,

Сам он любим кем-то был, или был только жертвой коварства?

"Он проиграл, мой боец, жребий бросив судьбы мне туманный! -

Тихо Спартак обронил, глядя взглядом усталого зверя, -

Митре-спасителю сердце отдал я, заботе его неустанной.

В жертву себя принести я готов, в воскрешение веря!"

Встал он, к палатке пошёл, с ним и ликторы строем, охрана,

Ганник и Крикс, Публикор, Агафирс и другие.

Ночь превратила долину в подобие лунного храма,

Лунные блики везде разбросав как ковры дорогие.

Тихо Апулия спит за Браданом, рекой полноводной,

Сзади притих Метапонт и река Казуент пенит воды,

Слева Колабрия ёжится в западном ветре холодном,

Бруттия дышит роздольем и воздухом сладкой свободы.

Все италийские земли до Капуи самой свободны от Рима,

Нет больше воинских сил, лишь милиция из муниципий.

Жертвы погибших в борьбе между звёзд пролетают незримо,

Сверху шепча о тревогах и драмах дальнейших событий...

В думах тяжёлых Спартак шёл на пиршество скорби устало,

С ним все вожди и легаты, герои сражений кровавых.

В преторской красной палатке собраться им вместе пристало,

Вместе предаться веселью в объятиях женщин лукавых.

Так и случилось меж длинных столов, лож, скамей и подушек.

В тесном пространстве плясали и пели красотки умело,

Там пантомиму смешно исполняли про глупых подружек,

Римские нравы, тела обнажённые выбелив мелом.

Выпив вина, попросил Ганник их прекратить это действо.

Скучное Рима искусство на лад переделать восточный.

Танцам предаться весёлым в концепции эпикурейства,

Греческим пляскам под ритм побуждающий, сильный и точный.

Все закричали в поддержку, желая мелодий мажорных.

Стали под звуки двух флейт, бубна стук, чистой лиры напевы,

Бить кастаньетами громко из устричных раковин чёрных.

Начали двигаться очень красиво прекрасные девы.

Быстро подняли в палатке две стенки на стойках высоких,

Этим давая танцующим девушкам больше простора.

Делая взгляды счастливей суровых мужчин очень многих,

Начали танец дорийский, приятный для слуха и взора.

Долго плясали они, даже хмурый Спартак стал смеяться,

Хлопал в ладоши как все, отбивая ногой такт умело.

Девушку он заприметил, что пела здесь в роли паяца,

Полунагая, в большом парике, и краснела несмело.

Жестом её подозвал к Спартаку умный Крикс и оставил.

В чашу вина ей налил с острословием хитрого Фавна.

Девушку звали Лилита, отец-царь её в Тире правил,

В рабство пираты её захватили в набеге недавно.

Имя её ассирийское значило Ночь, но совсем не игриво -

Просто дитя, только станом прекраснее многих красавиц,

Волосы пышные, словно коня благородного грива,

Губы как красный коралл, под белилами яркий румянец.

Глаз изумительно добрых и робких, как будто оленьих,

Только бездушный увидеть не смог бы, на грудь взгляд уставив.

Крикс был таким, приказав ей сидеть у вождя на коленях,

Дальше о ночи любви всё решать Спартаку предоставив.

Гордо хозяин танцовщиц назначил ей цену в денарий,

Что было просто огромной ценой за простую блудницу.

Зная, что денег не счесть у могучих теперь государей,

Силой оружия сделавших в Капуе с Римом границу.

Стал ей вопросы свои задавать вождь, от музыки млея,

То, что сирийка узнал, про неволю, тяжёлую долю.

"Дам ей свободу бесплатно", - сказал он всё больше хмелея.

"Платы не будет? - торговец смутился, - рабам всем дашь волю?"

"Слишком у многих из римлян, что в войске моём, есть наделы,

Много у них и рабов на наделах работают долго.

Если рабов отпущу на свободу - испорчу всё дело,

Эти солдаты уйдут к неприятелю с яростью волка.

Против меня будут драться Липида тогда ветераны,

Как мне без римлян потом одолеть легионы из римлян?

Армию римлян лишь римляне могут разбить, как ни странно,

Будет ли раб ликовать, будь свободой он вдруг осчастливлен?

Если пойдёт он на север, в Тоскану и далее к галлам,

Схватят его и опять закуют цепью, в поле отправят.

Если хозяин не будет как прежний, а в пьянстве удалом

До смерти плетью забьёт или в термах у топки поставит?

Многие в рабстве родились и доли другой и не знают,

Даже мечтают иные с хозяином рядом скончаться,

Лучше, сытнее порой в рабстве жить и другой не желают,

Вольноотпущенник может в торговле не слабо подняться.

Сами становятся рабовладельцами и господами,

Есть и такие, кто денег собрав, тщатся выкупить семьи.

Тот, кто хотел убежать - убежал и сражается с нами,

Кто не бежал - рабской доли достоин - презренное семя!

Как мне с Серторием будет потом говорить о поддержке?

Как с Митридатом союз заключить, если сделаю это?

Вольность погубит восстание, это уже не издержки,

В мире всеобщего рабства свободно оно от запрета!"

Шум песен скрыл часть ответа, но общее было понятно.

Грустно присел устроитель веселья, расставшись с рабыней.

Крикс пошутил, что как плата - он жив, что должно быть приятно,

Собственность жизни вредит и не может являться святыней...

"Ныне свободна Лилита, - торговец сказал удручённо, -

Этот контракт о свободе я утром составлю толково!"

Было понятно, что был этот римлянин жизнью учёный,