Колодец одиночества - [17]

Она начала тихо насвистывать сквозь зубы — достижение, которым она очень гордилась. Нельзя было дальше обижаться, когда солнце сияло сквозь голые ветви, когда воздух был таким чистым и таким ясным, как хрусталь, когда конь буквально летел по воздуху, и от Вильямса требовались все силы, чтобы сдержать его.

— Тихо, малец, тихо! Видать, чувствует погоду — это у него в крови, оттого он и играет. А ну, не балуй, шалун этакий! Только гляньте на него, он же весь в мыле!

— Можно, я буду править? — попросила Стивен. — Вильямс, ну пожалуйста!

Но Вильямс покачал головой с широкой ухмылкой:

— У меня кости старые, мисс Стивен, а старые кости, как говорят, на морозе и поломать не штука.

3

Миссис Энтрим ждала Стивен в гостиной — она всегда поджидала там, как в засаде, по крайней мере, так казалось Стивен. Гостиная представляла собой комнату, набитую всякой всячиной — маленькими бесполезными столиками и огромными неуклюжими стульями, так что все время приходится налетать на стулья и спотыкаться о столики, во всяком случае, если ты Стивен. Была одна проверенная западня, которой никак нельзя было избежать — огромная шкура белого медведя, лежащая на полу. Голова его, набитая опилками, выступала вверх под самым неудобным углом; об нее неизменно приходилось ушибаться большим пальцем ноги. Стивен, храня традицию, ударилась довольно сильно, когда споткнулась по пути к миссис Энтрим.

— Господи, — заметила хозяйка дома, — какая же ты крупная девочка; да ведь у тебя размер ноги, наверное, в два раза больше, чем у Вайолет! Подойди сюда, дай посмотреть на твои ноги, — и она засмеялась, как будто ее что-то рассмешило.

Стивен хотелось потереть ушибленный палец, но она молча страдала.

— Дети! — позвала миссис Энтрим. — Вот и Стивен пришла, и, без сомнения, голодна, как волк!

Вайолет была в бледно-голубом шелковом платье; уже в семь лет она тщеславно относилась к своей внешности. Она плакала до тех пор, пока ей не разрешили надеть именно это голубое платье, которое обычно предназначалось для праздников. Ее каштановые волосы вились аккуратными колечками и были перевязаны огромным синим бантом. Миссис Энтрим отвернулась от Стивен и бросила на Вайолет быстрый взгляд, в котором читалась материнская гордость.

Длинные брюки на Роджере едва не лопались; его круглые щеки были надутыми, очень розовыми и сердитыми. Он смерил Стивен холодным взглядом поверх своего белого воротничка, очевидно, только что прибывшего из прачечной. По пути наверх он ущипнул Стивен за ногу, и Стивен в ответ пнула его, быстро и метко.

— Тебе кажется, что ты умеешь пинаться? — пропыхтел Роджер, испытывая в эту минуту огромные страдания. — Да ты не сильнее блохи; я совсем ничего не чувствую!

По просьбе Вайолет их оставили одних пить чай; она любила разыгрывать из себя хозяйку дома, и мать потакала ей в этом. Пришлось разыскать специальный маленький чайничек, чтобы Вайолет могла его поднять.

— Сахару? — спросила она с легким сомнением в голосе. — И молока? — добавила она, подражая своей матери. Миссис Энтрим всегда спрашивала: «И молока?», таким тоном, чтобы гость чувствовал себя довольно жадным.

— Да перестань ты! — буркнул Роджер, который еще чувствовал боль от пинка. — Знаешь ведь, что я буду с молоком и с четырьмя кусками сахара.

У Вайолет задрожала нижняя губа, но она устояла, проявив неожиданную твердость.

— Могу ли я налить тебе еще молока, Стивен, милочка? Или ты предпочитаешь без молока, только с лимоном?

— Нет тут никакого лимона, и ты это знаешь! — завопил Роджер. — Наливай мне чай, а то без бантика останешься, — он схватил свою чашку и чуть не опрокинул ее.

— Ай! — завизжала Вайолет. — Мое платье!

Наконец они приступили к еде, но Стивен видела, что Роджер наблюдает за ней; каждый съеденный ею кусок он провожал взглядом, так что ей было не по себе. Она была голодна, потому что мало съела на завтрак, но не могла наслаждаться пирогом; сам Роджер набивал себе брюхо, как тюлень, но с нее глаз не спускал. Потом Роджер, обычно тупо соображавший в разговорах со Стивен, разродился следующим экспромтом:

— Слушайте-ка, — начал он с набитым ртом, — а что это за юная леди ездила недавно на охоту? Та, что своими толстыми ногами цеплялась за лошадь, как обезьяна на ветке, так, что все над ней смеялись!

— Не смеялись! — воскликнула Стивен, вдруг залившись краской.

— Да-да, конечно… только ведь смеялись! — издевательским тоном отозвался Роджер.

Будь Стивен умнее, она оставила бы это дело в покое, потому что в односторонней перепалке нет никакого удовольствия, но в восемь лет не всегда получается быть умным, и, более того, ее гордость была сильно задета.

Она сказала:

— Хотела бы я поглядеть, как ты получишь лисий хвост; только ведь ты не можешь удержаться в седле, даже когда скачешь вокруг загона. Видала я, как ты свалился, когда перескакивал через какой-то там плетень; хотелось бы поглядеть, каким ты будешь на охоте!

Роджер проглотил еще кусок пирога; теперь некуда было спешить; он забросил наживку, и рыбка клюнула. Он очень боялся, что Стивен не клюнет — это не всегда бывало легко.

— Так вот послушай, — не спеша начал он, — я тебе кое-что скажу. Ты думаешь, что все восхищались, как ты скачешь на своем пони; ты наверняка думаешь, что у тебя был такой важный вид в новеньких бриджах и черной бархатной кепочке; ты думаешь, они считали, что ты выглядишь совсем как мальчик, просто потому, что пытаешься выглядеть как мальчик. А на самом деле, да будет тебе известно, они едва удерживались, чтобы не расхохотаться, у них от смеха все бока разболелись; мне это папа сказал. Он все время смеялся, ведь ты была такая смешная на своем дрянном старом пони, толстом, как дельфин. А лисий хвост он тебе так, для смеху, подарил, ведь ты еще такая маленькая — он так и сказал. Сказал: «Я подарил лисий хвост Стивен Гордон, а то она еще разревелась бы, чего доброго».