Колода без туза - [12]
— Скучно живем, есаул. Рубим, стреляем. Надоело… Вот у нас в дикой дивизии врага сразу не кончали. Сломают хребет и оставят в степи. Двинуться не может, лежит долго-долго. Беркут глаза выклюет, а он все живет. Потом зной сожжет либо волки сожрут. Попробуем, а, есаул?.. Все веселей.
Он без надежды уставился на есаула.
— Замолчи, Кадыров, — раздраженно сказал горбоносый, не поворачивая головы.
Азиат равнодушно смолк. Потом, усмехнувшись, сказал:
— Нервничаешь, есаул. Уходить надо.
Горбоносый в сердцах хлестнул нагайкой по стволу осины, оставив на нежной голубоватой коре глубокий шрам.
— Нельзя за кордон пустыми уходить! — сказал он с лютой тоской, глядя в пространство. — Кишки выпустят в Маньчжурии за невыполнение приказа!
— Как же это? — глухо спросил Кадыров. — Ты ведь всю головку харбинскую знаешь. Разве наша вина, что сорвалось?.. А, Мещеряков?.. Что молчишь?.. Может, помилуют?..
— Не помилуют, — жестко, словно приговор, произнес Мещеряков. — Им виноватые нужны.
Верный пес, учуяв в голосе хозяина беду, подошел к нему вплотную и, умильно виляя хвостом, потерся боком о надраенное до зеркального блеска хромовое голенище есаула.
— Худо, Шериф. — Мещеряков грустно посмотрел в преданные глаза овчарки и ласково потрепал ее по холке. — Худо, хоть в петлю полезай.
Шериф сочувственно глядел в глаза есаулу.
Этим же пасмурным осенним днем Дроздов и Важин прогуливались по главной улице Воскресенска. Дроздов равнодушно разглядывал огромные пестрые вывески всех мыслимых расцветок и фасонов. В витрине парикмахерской «Куафер Альберт» красовались тщательно завитые женские парики — рыжие, темно- и светло-русые, цвета воронова крыла. Сквозь стекло было видно, как тщедушный прилизанный маэстро, усердно щелкая ножницами, мотыльком порхал вокруг вольготно развалившегося в кресле здоровенного красномордого дяди. В витрине магазина «Радость для всех» стройные длинноногие с осиными талиями манекены соблазняли прохожих костюмами и платьями новейших фасонов. У прилавка краснощекая комсомолочка в алой косынке и застенчивый малый в очках робко приценивались к детскому матросскому костюмчику.
— Тоска у вас… — вздохнул Дроздов, откровенно оглядывая встречных женщин.
— Освоишься, — беспечно успокоил его Важин.
Во двор закусочной «Встреча друзей» въехала расхлябанная ломовая телега с ящиками лимонада. Возница — добродушный усатый дед, попыхивая громадной козьей ножкой, лениво нахлестывал концом вожжей крепенькую пегую кобылку. Навстречу Важину и Дроздову бодро промаршировали строем человек двадцать молодых рабочих с кирками и лопатами на плечах. Впереди двое парнишек гордо несли плакат: «ВСЕ НА ВОССТАНОВЛЕНИЕ ЭЛЕКТРОСТАНЦИИ!». Фотоателье «Восторг» завлекало клиентов портретами томных дам с прическами «фокстрот» и волооких провинциальных щеголей с демоническими улыбками и проборами ниточкой. С афиши кинотеатра «Одеон» сурово глядел в глаза прохожим облаченный в белый смокинг жестокий смуглый красавец с громадным дымящимся кольтом в руке.
У витрины магазина-мастерской «Шляпы. Парижские моды» Дроздов остановился. То, что он увидел внутри сквозь стекло, его явно заинтересовало. Возле стола с круглыми деревянными болванами, утыканными портновскими булавками, и разноцветными фетровыми колпаками, сидела Нина. Ее волосы, уложенные во время спектакля в старомодную прическу, теперь были небрежно подколоты. Нина усердно обводила широким коротким ножом круглое металлическое лекало, лежащее на куске розового фетра, и вполуха слушала стоящего у стола брыластого Алмазова, который, патетически прижав к черной бархатной груди пухлые ладони и закатив под лоб глаза, что-то с подъемом вещал.
— Знаешь, вот эта, пожалуй, на «три с плюсом» тянет, — после краткого раздумья сообщил Дроздов Важину.
— Нина Петровна, артистка наша? — обиделся Важин. — Это она-то на «три с плюсом»?.. Да в нее тут, считай, все подряд влюблены, только без толку! — Он таинственно понизил голос и сделал страшные глаза. — Ямщиков-то ведь из-за нее… — Важин поднес правую руку к виску и проделал указательным пальцем движение, будто нажимает спусковой крючок пистолета.
— Однако, — Дроздов усмехнулся и покачал головой. — Значит, амплуа «вамп»?
— Чего, чего? — не понял Важин.
— Роковая женщина, — объяснил Дроздов.
— Вроде того, — согласился Важин и с готовностью предложил: — Хочешь, могу познакомить. Зайдем?.. — Он кивнул в сторону входа в мастерскую и выжидательно посмотрел на Дроздова.
— Кавалер там у нее, — покачал головой тот.
— Это Алмазов-то? — Важин пренебрежительно махнул рукой. — Пустой человек!
— Все равно неловко, — не уступал Дроздов.
— Как знаешь, — разочарованно пожал плечами Важин. — Тоже нашел с кем деликатничать, с Алмазовым.
Двинулись дальше по улице прежним прогулочным шагом.
— Слышь, Алексей, а можно в клубе! — вдруг обрадованно предложил Важин. Он, оказывается, не оставил своего намерения развлечь спутника. — У них каждый вечер репетиция. Французская драма из старинной жизни.
— А что? — оживился Дроздов. — В клубе — другое дело!
Важин посмотрел на часы:
— Отлично. Встречаемся в клубе в семь.
Он кивнул Дроздову и бодро зашагал прочь. Приближалась вечерняя проверка в тюрьме, и Важин торопился к месту службы. Дроздову торопиться было некуда, и он неспешно направился в сторону гостиницы. До условленной встречи оставалось больше часа, можно было немного отдохнуть. Пройдя несколько кварталов, Дроздов оказался у старого здания с облезлой вывеской «Отель Версаль». Осторожно миновав стойко пропахший кислыми щами полутемный гостиничный коридор, вошел в свой узкий, убого обставленный номер. Щелкнув фитильной зажигалкой, засветил стоящую на столе керосиновую лампу «молния». Снял и повесил на гвоздь шинель и буденовку. Зябко поежившись, прошел к подоконнику, накачал стоящий там примус, поджег его горелку, поставил на огонь медный закопченный кофейник. Скинул на кровать кожаную амуницию, снял френч и рубаху. Подошел к приткнувшемуся в углу комнаты мраморному умывальнику, стал, фыркая, с удовольствием умываться. В овальном зеркале, врезанном в стойку умывальника, виден был его загорелый мускулистый торс. А еще в зеркале был отчетливо виден длинный причудливой формы багровый шрам на левой стороне груди…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Изображенный в повести мир Пата — вымышленный инопланетной империи — в чем-то подобен Древнему Риму, не являясь в то же время его калькой. Книга молодого писателя-фантаста — предостережение всякого рода «прогрессорам» о пагубности их вмешательства в жизнь других народов и цивилизаций.
Виктор Петрович Супрунчук родился в Белоруссии. Закончил факультет журналистики Белорусского университета имени В. И. Ленина. Работал в республиканской «Сельской газете», в редакции литературно-драматических передач Белорусского телевидения. В настоящее время — старший литературный сотрудник журнала «Полымя».Издал на белорусском языке сборники повестей и рассказов «Страсти», «Где-то болит у сердца» и роман «Живешь только раз».«Набат» — первая книга В. Супрунчука, переведенная на русский язык.
Вячеслав Иванович Дёгтев родился в 1959 году на хуторе Новая Жизнь Репьевского района Воронежской области. Бывший военный летчик. Студент-заочник Литературного института имени Горького. Участник IX Всесоюзного совещания молодых писателей. Публиковался в журналах «Подъем», «Дружба», альманахах, коллективных сборниках в Кишиневе, Чебоксарах, Воронеже, Москве. Живет в Воронеже.«Тесные врата» — первая книга молодого автора.Тема рассказов молодого прозаика не исчерпывается его профессиональным прошлым — авиацией.
Герои художественно-публицистических очерков — наши современники, люди, неравнодушные к своему делу, душевно деликатные. Автор выписывает их образы бережно, стремясь сохранить их неповторимые свойства и черты.