Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1960-е - [21]
— Придется успокоить этого негодяя!
Шерсть у Макса была гладко-черной, и Гастон не заметил его сразу, выйдя из спальни в коридор.
— Макс, где ты? — строго спросил он.
Макс не ответил: прижавшись к стенке, он тихонько проскочил в открытую дверь спальни.
— Где ты, Макс? — повторил Гастон.
Ньюфаундленд молчал, устремившись к Патриции (она еще не видела его в темноте спальни).
Не найдя собаки, Гастон пошел в туалет, дабы справить там некую неотложную потребность.
Крик Патриции он услышал в тот момент, когда делу, столь серьезно начатому им, было далеко до завершения.
— Гастон!
Макс вспрыгнул на кровать. Его глаза светились страстью.
— Гастон, Гастон!
Патриция оттолкнула собаку ногой. Той самой ногой, которую нельзя было даже сравнить с тощими ногами Доры, овчарки соседа.
— Пшел вон, пес! Пшел вон!
Макс опешил. Почему он отвергнут? Этого он никак не мог понять. И снова прыгнул… вновь отвергнутый, сброшенный на пол красивой ногою Патриции.
— Гастон, иди сюда скорей!
— Сейчас! — крикнул, страдая запором, Гастон (командировки даром не проходят). — Одну минуточку…
— Гасто-о-он…
— Не горит же у тебя там!
— О боже!
— Сей-ча-ас! — заорал Гастон, подумав бешено: «Не дадут спокойно даже…» — и вновь поднатужился.
Макс вспрыгнул на кровать в третий раз. Теперь его уже нельзя было отвергнуть. С неистово горящими глазами, вставшей дыбом шерстью, оскаленного, неотразимого. Это была сама страсть!
Если бы Макс умел говорить, он воскликнул бы: «Любимая, почему ты меня отвергаешь? Почему ты…»
Он многое бы сказал, Максик. Но, увы, не умел говорить.
— Гастон, я тебя умоляю… Скорее же!
В туалете послышался взволнованный шум воды.
Макс одолевал в борьбе за счастье. Патриция покорилась судьбе… Насилию…
Когда Гастон вошел в спальню, он услышал частое и жадное дыхание. В недоумении (почему молчит Патриция?) зажег свет.
Язык Макса высунулся далеко вперед от счастья и любви.
Гастон разгневанно крикнул:
— Макс!
Макс оглянулся на хозяина… И продолжал любить.
Патриция закрыла глаза: это было самое лучшее, что она могла сделать в такой пикантной ситуации.
— Макс, тубо!
Макс больше не реагировал на крик хозяина.
Револьвер лежал в кармане пиджака.
С минуту Гастон колебался: он любил ньюфаундленда. Но ведь и жена была его, Гастона! При чем здесь собака? И прямо на глазах, какой позор!
Гастон стрелял в упор: увлеченный Макс ничего не заметил, поглощенный страстью.
Второго выстрела не потребовалось. Пуля пробила голову навылет.
Гастон сбросил труп собаки со все еще неподвижной жены. Потом вызвал врача и полицию.
Заметки в бульварной прессе назывались: «Жена на двоих?» — «Ньюфаундленд-насильник» — «Храбрый муж» — «Случай в спальной» — «Честь женщины спасена!»…
Честолюбивый Гастон показывал их своим знакомым.
Прочитав рассказ, майор Наганов крякнул. Потом сказал, подумав:
— Какая ерунда! Не мог бы этот Максик, если бы хозяйка не захотела… Насилия тут не было, да и быть не могло!
Обычно майор брал книги в библиотеке Управления милиции. Большей частью библиотечку военных приключений и сочинения классиков. Знал он и стихи и частенько на совещаниях цитировал Маяковского, критикуя постовых.
Но похабный рассказ «Иди сюда, Максик!» майор читал не для удовольствия или самообразования, отнюдь! Он читал его, увы, по долгу службы. Уголовному розыску необходимо было в самый малый срок вскрыть и пресечь опасную шайку гомосексуалистов.
Это половое преступление, предусмотренное Уголовным кодексом и направленное против здоровья и личности граждан мужского пола, может быть, и не требовало такого серьезного и пристального внимания, но… Оно было связано с другим, куда как более опасным и серьезным преступлением, — убийством.
Посягательством не только на половое достоинство советского мужчины, но и на самое для него святое — жизнь!
Конкретно факты были в следующем: обнаружился труп. Он был найден постовым Догадовым на мостовой, по улице Моховой, во дворе дома № 3, с лицом, обращенным вверх, в шестом часу утра, а точнее, в 5 часов 17 минут.
Розыскная собака Альфа привела поиски в подъезд дома № 13 по улице Пестеля. Там, на втором этаже, возле двери с табличкою «Ф. Гипшпарг», были обнаружены экскременты, очевидно оставленные убийцей, причем «для нужд подтирания, — как зафиксировал протокол места происшествия, — преступник использовал лист бумаги, покрытый машинописными знаками».
Бдительный Наганов, надев спецперчатки, извлек этот лист бумаги из преступных экскрементов и тотчас же направил его на экспертизу. Заключение экспертизы гласило: «Предложенный объект представляет собой лист обычной машинописной бумаги (артикул № 7), средней плотности, белого цвета, с отпечатанными на пишущей машинке класса „Олимпия“ буквами черного цвета, которые составляют текст, озаглавленный „Иди сюда, Максик“. Установить авторство текста не представляется возможным, хотя налицо все факты, что им не мог быть член Союза писателей».
Этот вывод подтвердила и специальная экспертиза, проведенная с помощью стилистов-литературоведов. Их вывод был краток: «Автор не состоит в Союзе советских писателей и, безусловно, является сексуальным эротоманом».
«Хорошо бы начать книгу, которую надо писать всю жизнь», — написал автор в 1960 году, а в 1996 году осознал, что эта книга уже написана, и она сложилась в «Империю в четырех измерениях». Каждое «измерение» — самостоятельная книга, но вместе они — цепь из двенадцати звеньев (по три текста в каждом томе). Связаны они не только автором, но временем и местом: «Первое измерение» это 1960-е годы, «Второе» — 1970-е, «Третье» — 1980-е, «Четвертое» — 1990-е.Первое измерение — «Аптекарский остров» дань малой родине писателя, Аптекарскому острову в Петербурге, именно отсюда он отсчитывает свои первые воспоминания, от первой блокадной зимы.«Аптекарский остров» — это одноименный цикл рассказов; «Дачная местность (Дубль)» — сложное целое: текст и рефлексия по поводу его написания; роман «Улетающий Монахов», герой которого проходит всю «эпопею мужских сезонов» — от мальчика до мужа.
Роман «Пушкинский дом» критики называют «эпохальной книгой», классикой русской литературы XX века. Законченный в 1971-м, он впервые увидел свет лишь в 1978-м — да и то не на родине писателя, а в США.А к российскому читателю впервые пришел только в 1989 году. И сразу стал культовой книгой целого поколения.
Новый роман Андрея Битова состоит из нескольких глав, каждая из которых может быть прочитана как отдельное произведение. Эти тексты написал неизвестный иностранный автор Э. Тайрд-Боффин о еще менее известном авторе Урбино Ваноски, а Битов, воспроизводя по памяти давно потерянную книгу, просто «перевел ее как переводную картинку».Сам Битов считает: «Читатель волен отдать предпочтение тому или иному рассказу, но если он осилит все подряд и расслышит эхо, распространяющееся от предыдущему к следующему и от каждого к каждому, то он обнаружит и источник его, то есть прочтет и сам роман, а не набор историй».
Роман-странствие «Оглашенные» писался двадцать лет (начатый в начале 70-х и законченный в 90-х). По признанию автора, «в этой книге ничего не придумано, кроме автора». Это пазл, сложенный из всех жанров, испробованных автором в трех предыдущих измерениях.Автор знакомит читателя с главными солдатами Империи: биологом-этологом Доктором Д., предлагающем взглянуть на венец природы глазами других живых существ («Птицы, или Новые сведения о человеке»), и художником-реставратором Павлом Петровичем, ищущем свою точку на картине Творца («Человек в пейзаже»)
В «Нулевой том» вошли ранние, первые произведения Андрея Битова: повести «Одна страна» и «Путешествие к другу детства», рассказы (от коротких, времен Литературного объединения Ленинградского горного института, что посещал автор, до первого самостоятельного сборника), первый роман «Он – это я» и первые стихи.
«Империя в четырех измерениях» – это книга об «Империи», которой больше нет ни на одной карте. Андрей Битов путешествовал по провинциям СССР в поиске новых пространств и культур: Армения, Грузия, Башкирия, Узбекистан… Повести «Колесо», «Наш человек в Хиве, или Обоснованная ревность» и циклы «Уроки Армении», «Выбор натуры. Грузинской альбом» – это история народов, история веры и войн, это и современные автору события, ставшие теперь историей Империи.«Я вглядывался в кривую финскую березку, вмерзшую в болото родного Токсова, чтобы вызвать в себе опьянение весенним грузинским городком Сигнахи; и топтал альпийские луга, чтобы утолить тоску по тому же болоту в Токсове».
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.
Последняя книга из трех под общим названием «Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период)». Произведения, составляющие сборник, были написаны и напечатаны в сам- и тамиздате еще до перестройки, упреждая поток разоблачительной публицистики конца 1980-х. Их герои воспринимают проблемы бытия не сквозь призму идеологических предписаний, а в достоверности личного эмоционального опыта.Автор концепции издания — Б. И. Иванов.
Вторая книга из трех под общим названием «Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период)», посвященных 1960–1980-м годам XX века. Освобождение от «ценностей» советского общества формировало особую авторскую позицию: обращение к ценностям, репрессированным официальной культурой и в нравственной, и в эстетической сферах. В уникальных для литературы 1970-х гг. текстах отражен художественный опыт выживания в пустоте.Автор концепции издания — Б. И. Иванов.