Коллекция бывших мужей - [38]

Как-то, когда мне было пять лет, один коллега по детсадовскому заключению задал удививший меня вопрос:

— А кто у тебя папа? — И уточнил для полной ясности: — Он у тебя есть?

Девочка Кира почесала свою умную головку под ненавистным бантом и вечером переадресовала этот вопрос главному в моей жизни ответчику на все вопросы — Матвею Петровичу.

Он, усадив меня к себе на колени, спросил:

— А тебе нужен папа, или тебе и со мной хорошо?

— С тобой лучше всех! — убежденно заявила я и даже ладошку к сердцу прижала от полноты чувств. — Но мне интересно, у меня папа тоже есть?

— Твой папа погиб, так всем и отвечай. А когда станешь взрослой, мы с тобой поговорим об этом подробней.

— Через пять лет? — уточнила я степень своей взрослости.

— Нет, — усмехнулся дед. — Лет через пятнадцать.

— Ладно, — легко согласилась я и тут же забыла о предмете разговора.

Действительно, что головку детскую забивать всякой ерундой.

Дед меня любил больше всех на свете, я это совершенно определенно чувствовала, и росла с этим знанием, и живу с ним до сих пор. Но меня не баловали, воспитывали в определенной строгости и даже некоторой аскезе.

Основным в моем воспитании являлся достойный пример — дед, который работал упорно и трудно — девяностые, в которые проходило мое детство, были очень тяжелыми для него годами. И Альбина работала так же много, как и дед, относились они к своему делу с уважением и меня этому учили — уважать и любить то, чем занимаешься, и себя в своей работе уважать.

Несколько нетрадиционное воспитание. А еще учили очень много читать — сначала Альбина заставляла и проверяла, чтобы я не меньше стольких-то страниц в день проштудировала, а потом мне понравилось, и вскоре меня уже оторвать от книг было трудно.

До сих пор беззаветно предана настоящим книгам. Люблю шелест страниц, особую энергетику книги, хрусткий переплет, такая вот несовременная привязанность.

А вот с точки зрения материального обеспечения мы неплохо жили, по тем-то временам определенно можно сказать: богато.

Понятно же, что с должности замминистра в пустоту никто не уходит, даже когда в стране революции. Ну, во-первых, из своего улья, где все друг про друга все знают и обладают информацией, которая способна погрести под собой всех их скопом, засыпав вывалившимися скелетами из всех шкафов, никто просто так никого не отпустит и особо обижать не станет — держатся верхи друг за друга и за свои связи.

А во-вторых, и в самых главных, Матвей Петрович обладал особым масштабным мышлением. У него поразительная память, и мыслит он геополитическими категориями, имея деятельный ум и прекрасные аналитические способности, с легкостью прогнозирует те или иные политические и экономические события. К тому же у него, как бы это сказать, деятельный ум — вот, вот!

Благодаря умению предвидеть ситуацию, рассчитывать риски и возможные прибыли дед и стал одним из тех немногих, кто приобрел акции «Газпрома» при самом становлении этого столпа. К тому же он ушел с государственной службы и организовал свою фирму.

Маму мою, Викторию, дед держал в большой строгости, требуя от нее соблюдения всех правил, которые он установил в доме и жизни, и достойной учебы.

На любые ее попытки бунтовать он без разговоров сажал ее в поезд и отправлял назад к матери в родной город.

Это для Вики было самое страшное из всех возможных наказание — мать ей денег на руки не давала, плевать хотела на все ее закидоны и жестко подавляла любые попытки идти против ее воли. Могла и сама в милицию сдать, аргументируя это утверждением:

— Если ты дура и не ценишь все, что отец делает для тебя, то там тебе и место.

Такие вот высокие отношения.

Как правило, до конца Вика конфликт с дедом не доводила — сходила с поезда на ближайшей станции, возвращалась в Москву и просила у деда прощения, клятвенно заверяя, что впредь не повторит ошибок.

Повторяла с удручающей регулярностью. И все же дед каким-то образом умудрился заставить ее закончить школу с хорошими отметками и поступить в институт, и учиться по-настоящему, всерьез.

Для этого ему несколько раз приходилось переселять дочь в студенческое общежитие, давать самый минимум денег только-только на пропитание и отказывать от дома в виде воспитательной и отрезвляющей меры.

Хватало ее со всеми выступлениями за свободу и независимость максимум на неделю, после чего она как ни в чем не бывало возвращалась домой. Но таки институт закончила и диплом защитила.

Вот тогда-то дед купил Виктории приличную двухкомнатную квартиру, машину, устроил на работу — и вперед, дорогая дочь, вот тебе твоя долгожданная свобода, делай со своей жизнью все, что захочешь.

И предупредил, что денег ей давать больше не намерен. Никаких. И если она по глупости своей вляпается в какую-нибудь историю, где потребуются деньги, чтобы ее выручить, на него она может не рассчитывать.

И, видимо, так сказал, что до моей матери дошло с первого раза.

Конечно, Вика попадала, и не раз, в разного рода неприятности, в основном нарываясь на всяких мошенников и альфонсов, и дед ее таки выручал, но более или менее она справлялась со своей жизнью.

Мы с ней сохраняем нейтралитет, относимся друг к другу как родственники, но не самые близкие — двоюродные, а то и троюродные, далекие, одним словом. Она на меня отчего-то обижается, считает, что я ей испортила жизнь, а меня не задевает то, как биологическая мать ко мне относится. Я жила и росла в счастливой семье, где меня любили и окружали заботой.