Коллекционер жизней. Джорджо Вазари и изобретение искусства - [40]
И всё же закопченный, зловонный, лежащий в низине Рим 1530-х годов производил ошеломительное впечатление. Папы и их последователи расширили старые улицы и построили огромные дворцы, используя камни разрушенного во время землетрясения Колизея. Перестраивались обветшалые храмы, главным среди которых был собор Святого Петра. Рафаэль и Микеланджело, около 1510 года ставшие настоящими звездами в мире искусства, дали вдохновение новому стилю в архитектуре и скульптуре. Кроме того, они были соперниками и боролись за престижные заказы. Рафаэль блистал при дворе и стал одним из первых итальянских художников, активно участвовавших в его жизни. Он был могущественным человеком и служил нескольким папам — молодой, красивый, изящный и вполне харизматичный. Микеланджело совсем не так охотно играл в эти игры с потенциальными заказчиками. Он был отшельником, интровертом, и его не волновали дела двора, если они не касались его лично. Живопись его тоже не слишком волновала. Он был одержим скульптурой, также интересовался поэзией и архитектурой. За свою жизнь Микеланджело написал не так много картин.
Эти мастера работали в разных стилях. Рафаэль разрабатывал то, что считал идеалом красоты (высокие скулы, высокий лоб, маленький заостренный нос, слегка выступающий подбородок и большие глаза). К этому идеалу он обращался раз за разом. В своих религиозных произведениях он пытался изобразить земное воплощение небесной совершенной красоты. К примеру, в основе «Распятия» Рафаэля лежит четкая геометрическая схема, а также чувство меры и покоя.
Микеланджело, напротив, интересовало реальное строение человеческого тела. (Он изучал анатомию, тайно вскрывал трупы в подвале Оспедале-ди-Санто-Спирито во Флоренции.) Это видно по изображениям людей в Сикстинской капелле и в его поздних работах, таких как «Страшный суд» на одной из стен Сикстинской капеллы. Он хорошо разбирался в анатомии и идеалом красоты считал обнаженное тело атлета, воплощенное в античных скульптурах из папской коллекции. Но он забавлялся искажением своего идеала, специально придавая телам неестественные изгибы для большего драматического эффекта. (В этом он, возможно, вдохновлялся этрусской бронзой, которую собирал.) Он добавлял мускулы там, где их не было. (Его Христос в «Страшном суде» настолько мускулист, что вместо шести кубиков пресса у него восемь.) Микеланджело ставил фигуры людей в неестественные позы, стремясь к надмирному изяществу. Ему казалось, что самая красивая поза — это figura serpentinata, форма змеи или буквы S, которая напоминала ему пламя, колеблющееся на легком ветерке. Так на его картинах возникли неестественно мускулистые и изогнутые тела. Но почему-то они всё равно прекрасны.
Судьба наградит Рафаэля ореолом святости, но Микеланджело подарит долгую славу при жизни, особенно в Риме и Тоскане. Рафаэль умер в 1520 году в возрасте тридцати семи лет, а Микеланджело дожил до восьмидесяти девяти и умер в 1564-м. От смерти Рафаэля до восхода Караваджо в 1599 году в Центральной Италии, особенно во Флоренции, преобладало влияние стилей этих двух великих мастеров. Им подражало целое поколение. Художников, творивших в середине XVI века, историки искусства часто называют маньеристами — от слова «maniera», которое означает стиль. И Микеланджело, и Рафаэль обсуждали это в свое время. Вазари популяризировал термин в издании «Жизнеописаний» 1568 года. Тщательно проработанная maniera, поддерживаемая заказами флорентийского государства и папства, стала знаковым стилем итальянского искусства.
В 1530-х годах Рим был живой художественной средой, и не только в сфере живописи и скульптуры. И драматурги, и музыканты с воодушевлением представляли свои произведения на суд изысканных эстетов и жаждущей зрелищ толпы. Светский театр со специально создаваемыми декорациями вскоре стал уникальным видом народного развлечения. Рим всё еще не оправился от разграбления, но его развитие нельзя было ни сдержать, ни остановить. Джорджо Вазари он наверняка казался самым поразительным городом на земле.
У него было с кем разделить радость, ведь его близкий друг Франческо Сальвиати уже поселился в Риме и входил в свиту кардинала Ипполито. Эта ситуация прекрасно описана в «Жизнеописании» Сальвиати: «Между тем Франческо жил себе в Риме, не имея большего желания, как увидеть в этом городе своего друга Джорджо Вазари, и судьба в этом отношении пошла навстречу его желаниям, но еще до того больше сам Вазари»[138]. Вскоре Джорджо довелось попасть в неловкое положение:
«И вот, прибыв в Рим, Джорджо тотчас же разыскал Франческо, который, вне себя от радости, рассказал ему, какой он пользовался милостью у своего синьора, кардинала, и насколько занимаемое им место отвечало его желанию учиться, добавив: „Я не только наслаждаюсь настоящим, но и надеюсь на лучшее, ибо, помимо того, что я вижу в Риме тебя, с которым как с лучшим молодым другом я смогу изучать и обсуждать творения искусства, я к тому же надеюсь пойти на службу к кардиналу Ипполито деи Медичи, от щедрот которого и от милости папы я смогу рассчитывать на большее, чем то, что я имею сейчас, и я, конечно, это получу, если только не приедет некий юноша, который, находясь вдалеке, этого ждет“. Джорджо, хотя и знал, что ожидаемый юноша был не кто другой, как он сам, и что место это предназначалось ему, всё же не захотел раскрываться, так как в душу его закралось некоторое сомнение, не подвернулся ли кардиналу кто-нибудь еще, и так как он побоялся сказать такое, что потом могло обернуться совсем по-другому»
