Коллекционер жизней. Джорджо Вазари и изобретение искусства - [26]

Зависть сопутствовала Микеланджело большую часть жизни, и Джорджо, который и сам был жертвой зависти, очень ему сочувствовал. Среди всех видов искусства работа скульптора считалось самой непрестижной, потому что скульпторы трудились очень тяжело, в поту и пыли. Руки их походили на руки простых рабочих. И руки Микеланджело в конце жизни были искорежены артритом.

Но то, что делал с камнем Микеланджело, поднимало искусство над законами физического мира и возносило в область чистого духа, как заявил Марсилио Фичино на одном из собраний Лоренцо Медичи. «Пьета» в Риме (1499) и «Давид» во Флоренции (1504) принесли Микеланджело славу непревзойденного мастера, которая длится и по сей день.

Но едва ли успех остановит критиков. Некоторые возмущались скульптурой «Пьета», говоря, что Дева Мария у Микеланджело слишком юная. На подобную дерзость Вазари огрызался: «…и хотя некоторые, как-никак, но всё же невежественные, люди говорят, что Богоматерь у него чересчур молода, но разве не замечали они или не знают того, что ничем не опороченные девственники долго удерживают и сохраняют выражение лица ничем не искаженным, у отягченных же скорбью, каким был Христос, наблюдается обратное?»[90] Суть гения Микеланджело заключалось в превращении боли и усилия в произведения трагической красоты. В его последней скульптуре «Пьета Ронданини» в Милане всё горе маленькой стойкой Девы Марии сконцентрировано в мускулистой руке, которая с непримиримой силой поддерживает огромное тяжелое тело мертвого сына.

«Давид» Микеланджело еще более удивительный, потому что гигантский кусок мрамора, из которого он вырезан, начал обрабатывать другой художник, забросивший проект. С тех пор кусок камня лежал во дворе собора, побитый, со следами работы. Сделать что-либо с таким камнем было бы непросто для любого мастера. Но Микеланджело превратил непростую задачу в триумф скульптора. Вазари сетует на то, что гигантский кусок мрамора для статуи Нептуна Амманнати, которая стоит на площади Синьории, не отдали лучшему скульптору, например Микеланджело. Местные шутили: «О, Амманнати, какой прекрасный кусок мрамора ты испортил!»

Вазари подробно останавливается на «Давиде», и тому есть основания. По его мнению, как и по мнению большинства флорентийцев, это была лучшая статуя из когда-либо созданных. (И многие гости Флоренции до сих пор согласны с таким утверждением.) Вазари доносит до нас смешную историю о нежелательной (или ненужной) критике от человека, который заказал статую в 1504 году. Пьеро Содерини, глава флорентийских республиканцев во время короткого периода изгнания Медичи, сказал Микеланджело, что нос Давида выглядит чересчур большим. Микеланджело послушно поднялся по лестнице к голове статуи и дотронулся резцом до носа. Притворившись, что работает, он просыпал вниз немного мраморной крошки, так что Содерини поверил, будто Микеланджело отрезал лишнее. Восхищенный Содерини немедленно похвалил художника, сказав, что стало намного лучше. Хотя на самом деле ничего не изменилось.

Ухищрения Микеланджело подобны тому, что рекомендует Макиавелли в «Государе» и Бальдассар Кастильоне в «Придворном»: если вы убедите заказчика в том, что ваши идеи принадлежат ему, он радостно их примет. Анекдот Вазари — это еще и игра слов, потому что на итальянском «тянуть за нос» — то же, что на русском «водить за нос». Остается только догадываться, произошло ли это на самом деле. Но важно, что Микеланджело был не только превосходным художником, но и превосходным дипломатом.

«Давид», блистательный символ Флоренции, обозначил один из ключевых эпизодов в жизни героя Вазари и повлиял на композицию всего «Жизнеописания». В историю «Давида» наш автор вплетает и себя, рассказывая, как он спас статую во время беспорядков 1527 года.

«А так как эти куски целых три дня валялись на земле, и никто их не подбирал, Франческо [Сальвиати, близкий друг Вазари] отправился к Понте-Веккьо за Джорджо, и, после того как он поведал ему свое намерение, оба они, как и подобало мальчикам их возраста, пошли на площадь, где, не помышляя ни о какой опасности, подобрали среди сторожевых солдат обломки этой руки и, добравшись до проулка мессера Бевильяно, отнесли их в дом отца Франческо…»[91]

Эта история не больше чем сказка о мальчишеской смелости. В ней чувствуется и что-то библейское. Если бы рука «Давида» действительно упала с такой высоты, как говорит Вазари, то она бы раскололась на тысячи осколков, а не на три. Что до лежания на земле в течение трех дней, то читатель XVI века тотчас заметил бы сходство с историей Иисуса, которого положили в запечатанную гробницу в Страстную пятницу, а восстал он из гроба в Пасхальное воскресенье. Получается, что Джорджо и Сальвиати появляются как deus ex machina. Они поднимают и восстанавливают статую, в которой воплотился сам флорентийский дух. Их друг Бенедетто Варки в своей «Истории Флоренции» представляет битву на площади Синьории не такой ожесточенной, как она выглядит у Вазари. Но тут есть более важный момент: защищать произведения искусства — это важное, святое дело.

Если «Давид» и юные художники, спасшие его руку, вряд ли были в смертельной опасности во время восстания 1527 года, то положение Ипполито Медичи и кардинала Пассерини действительно было очень шатким. Теперь оно полностью зависело от Франческо Марии делла Ровере, герцога Урбинского, превосходного капитана наемников и феодального правителя. Но делла Ровере наняли защищать Рим, не Флоренцию. Когда 17 мая он со своей армией отбыл, флорентийские повстанцы снова выгнали Медичи. В этот раз Ипполито, Алессандро, кардинал Пассерини и их ближайшие родственники не посмели вернуться.