Колька и Наташа - [3]

— А ты кто такой? Как попал сюда? Что тебе тут надо? Ну ты, юнга, говори… Да не бойся, милок! — шагнул он к Кольке.

Бежать было поздно. Мальчик опустил голову и тихо, будто самому себе, горестно сказал:

— У меня мать померла.

Помолчав немного, словно заново вникая в смысл сказанного, и добавил:

— Мамы у меня больше нет!

Матрос опустил ему на плечо большую, тяжелую руку:

— Понимаю… Большой крен в жизни. Что? Тиф? Голод?

Кольке вдруг захотелось рассказать матросу обо всем и о том, как тяжело на свете одному. Но он только выдавил:

— А отца у меня убили в Нобелевских мастерских.

Матрос прижал Кольку к себе.

— Пришлось же тебе хлебнуть горя! А за что… отца?

Колька коротко всхлипнул.

— Мама рассказывала, что он говорил рабочим: надо обшивать броней буксиры, баржи, флот готовить, белых весной гнать от города. А его из-за угла… наповал…

— Ух, гады! — стиснув зубы, процедил матрос и так прижал Кольку, что у того дыхание сперло. В лихой голове матроса мгновенно промелькнуло: Питер. Широкая булыжная Лиговка…

Семья машиниста Костюченко жила в подвале хмурого шестиэтажного дома. Поутру маленький Глеб залезал на подоконник и подолгу просиживал в ожидании солнышка. Проголодавшись, он спускался к стае таких же голодных братишек и сестренок, торопливо проглатывал еду и спешил занять свой сторожевой пост, боясь прозевать солнечный луч.

А потом пришло большое горе — умер отец.

Потрясенная смертью мужа, мать Глеба, робкая женщина, растерялась. От больших переживаний у нее стала трястись голова.

Она скрывала от детей, что ходила по дворам и просила Христа ради.

Позже, когда Глеб вырос, он поклялся: всю жизнь бороться за то, чтобы не было на свете унижения и нищеты.

— А ты леденцы любишь? — внезапно спросил матрос, заглянув в глаза Кольке. — Э-э! Тебе тоже не часто их есть приходилось, — голос его посуровел. — Может это к лучшему. Горького хлебнешь, век помнить будешь, а от сладостей — зубы портятся.

Он потрепал Кольку по плечу.

— Холодный ты, браток, как окунь морской!.. Петро, — позвал он своего напарника. — Дело есть. А ты, парень, не робей! Отец-то у тебя солдатом революции был, понимать надо! Так ежели ты настоящий солдатский сын, привыкай нюхать порох. Выше голову! Пускай всякая шваль падает и духом, и брюхом. Скоро мы им надраим! За нами, браток, не пропадет. За всех отплатим. Помяни слово балтийца: что контре причитается — все получит сполна.

— Чего звал? — подбежал пехотинец.

— Да вот одного окунька пристроить надо, — сказал матрос.

Но тут непредвиденное обстоятельство заставило их обоих на время забыть о Кольке.

Глава 3. Что делать?

По трапу, тяжело дыша, поднялся пожилой человек в зимнем пальто и круглой теплой шапке. Он мельком взглянул на пехотинца, внимательно на матроса, с некоторым удивлением на Кольку и строго спросил:

— Кто здесь начальник? Кто распределяет?

— Я, — глядя на незнакомца, выступил моряк. «Ишь вояка — наган с левой стороны нацепил».

Незнакомец не обратил внимания на холодный прием. Он резким движением сорвал с носа пенсне.

— Вы? Что вы делаете, бесшабашная голова? Госпиталь забит по макушку, а вы упорно присылаете больных. Есть у вас план размещения или вы действуете наобум? Подождите, прошу вас, не перебивайте! Предупреждаю — ни одного больного больше не приму. Это говорю я — главный врач Александровского госпиталя. Ясно?

Моряк вопросительно взглянул на пехотинца, переместил бескозырку с затылка на лоб и с тоской посмотрел на сгрудившийся у баржи транспорт. Обернулся туда и Колька.

Затор все увеличивался.

Низкорослый, с потрескавшимся скуластым лицом ездовой гневно щелкал кнутом и громко взывал к моряку:

— Зачем спать легла, заснула? Чего моя не пропускаешь? Пропускай, кушать надо, тепло надо, лечить надо.

Моряк опять вернул бескозырку на затылок. Видимо, ей всегда доставалось, когда хозяин размышлял.

Кольке было жаль и матроса, который не знал, куда поместить раненых красноармейцев, и самих раненых.

А главный врач, хотя прекрасно понимал, в каком затруднительном положении был матрос, неумолимо продолжал:

— Прошу помнить: ни одного человека. Некуда! — И, махнув рукой, торопливо сбежал с баржи.

— Глеб, а Глеб, — услыхал Колька голос пехотинца. — Вижу я, не расхлебать нам туточки киселя. Вызывай на провод Андрея Ивановича.

— Правильно, Петро!

Матрос подбежал к полевому телефону.

Глава 4. Случай на барже

В это время на барже появился еще один человек, в щегольской шинели. Четко, как обычно ходят военные, подошел к моряку.

— Я из ревкома. Кто здесь Костюченко?

— Из ревкома? Я Костюченко. А мы уж решили: забыли вы о перевозе. Куда посылать раненых?

— Приказано в Степное.

Матрос в удивлении отступил.

— Что? Пятьдесят верст по степи? Да вы… — он даже задохнулся от негодования.

— Таков приказ Острова. Село богатое, продуктов вдоволь, а это самое главное. Медперсонал туда уже отбыл.

К моряку нагнулся пехотинец.

— Гляди в оба. Село-то кулацкое, как бы чего не вышло, сам понимаешь…

Матрос решительно повернулся к военному:

— Говорите — от Острова? Предъявите документ!

Военный быстро достал из полевой сумки приказ, в котором предлагалось в связи с перегрузкой госпиталей, временно, до оборудования новых, отправлять раненых в село Степное.