Колибри - [8]

Нет сомнений, что это молодая женщина, максимум тридцати лет, но, скорее всего, гораздо моложе, если судить по гладкой тыльной стороне ладони, нежной припухлости подушечек пальцев и какому-то странному ощущению, которое сложно выразить словами. Тело источало молодость и страсть к жизни, и даже смерть не смогла их уничтожить. Анна рассматривала неопрятные края ногтей и спрашивала про себя: «Что тебя беспокоило? Или ты такая юная, что еще не позабыла дурных детских привычек? Сколько вообще тебе лет?

Тренировочный костюм выглядит вполне себе модным, но явно из супермаркета. Возможно, ты только что начала тренироваться. По кроссовкам можно сделать вывод, что девушка занималась именно бегом: не самые дорогие, но специальные беговые, брендовые, с системой амортизации. Любитель воскресных прогулок таких покупать не будет. Значит, ты из не совсем начинающих, уже подсела на спорт. Какая вообще разница, прогулка или пробежка, начинающий или марафонец. Вот ты лежишь здесь и больше никогда не сделаешь ни одного шага».

Чувствуя, что ее начинает поглощать депрессия, Анна осторожно потрогала открывшуюся, словно маленькая сцена, кожу убитой между задравшейся штаниной и резинкой теннисного носка. Загорелая, гладкая и холодная – никакого намека на колкую щетину, даже если погладить. «Ты побрила ноги перед пробежкой? Зачем? Я вот делаю это только после возвращения с пробежки, уже под душем». Анна записала это наблюдение в блокнот.

Она знала, что патрульные уже осмотрели карманы жертвы, то же самое сделал Эско и сделают криминалисты. Анне тоже захотелось узнать, что убитая носила с собой. Она аккуратно открыла застежки: ключи от дверей, мокрые носовые платки, подвеска на тонком кожаном ремешке – эдакая бляха с выгравированной странной фигуркой, одетой в украшения из перьев, – мобильник с парой палочек зарядки аккумулятора.

Анна обернулась – никто не приближается – и быстро просмотрела звонки и сообщения. Последний исходящий: 21.08, в 11:15, абонент – «мама». Последний входящий: 21.08, 18:27, абонент – «номер неизвестен». Принятые сообщения – пусто. Отправленные сообщения – пусто. У Анны похолодело в груди: «Кто позвонил тебе вчера вечером? Почему удалены все сообщения?»

Она принялась рассматривать землю вокруг тела. Брызги разлетелись довольно далеко: возле тела рисунок был четкий, а дальше все превращалось в полуразмытую дождем ржаво-коричневую кашу на опилках. Да уж, криминалистам придется поработать. Получится ли обнаружить хоть какие-нибудь следы убийцы? Слюну? Волос? Нитку? Невооруженным глазом в опилках не видно никаких специфических следов. Анна посмотрела на небо, слизала с губ капли воды. «Ты смываешь все улики, смываешь все следы, – прошептала она дождю, затем ее взгляд прошелся по стоящему незыблемой стеной лесу. – В своей бессловесности ты видишь все, но молчишь обо всем».

– Какой идиот пойдет убивать из дробовика?! – сказала Анна, вернувшись на парковку. Она решила продолжать общаться с Эско, разговаривать с ним, вести себя как ни в чем не бывало.

Глядя мимо Анны в сторону леса, Эско крепко затянулся сигаретным дымом, и его щеки ушли внутрь.

– Дробовик стреляет так, что уши закладывает, – продолжила Анна, изображая дружелюбие.

– Какое сегодня число? – спросил Эско.

Анна вздрогнула: он ведь со мной разговаривает.

– Двадцать второе, – ответила она.

– А какого месяца? – спросил Эско.

– У тебя Альцгеймер?

– Ты просто скажи, какой сейчас месяц, и не выеживайся.

– Август, ясное дело.

– Так-так.

– Так-так? Так и что?

– Твою же мать! – воскликнул Эско, выкидывая окурок. Анна отметила, что это был уже как минимум пятый.

– Двадцатого, то есть позавчера, начался сезон охоты на уток. А знает ли наша девушка, по совместительству старший констебль, из чего стреляют по уткам?

Анна помолчала секунду и произнесла:

– Девушка знает.

– А теперь подумай, где находится эта богом забытая беговая дорожка.

– И то правда, – сказала Анна, переводя взгляд на запад. Слабый ветерок не доносил шума, но близость моря можно было определить по запаху соли, то здесь, то там растущему кривенькому вереску и такому густому ивняку, что пробраться сквозь него казалось совершенно невозможным.

– Так что лично я бы задумался о дробовике, если бы мне потребовалось убить кого-нибудь неподалеку от берега, вечером, да еще и в начале охотничьего сезона. Здесь никто ничего не заподозрит, хоть из пушек пали.

Едва Эско закончил фразу, как в стороне моря прозвучало три выстрела подряд.

– Мимо. Если с первых двух не попадаешь, то с третьего точно не попасть. Вся эта полуавтоматика – блажь, и только, – сказал он.

– Ты тоже охотник? – спросила Анна. – У нас, то есть там, откуда я родом, это довольно элитная забава.

Эско промолчал, только злобно осклабился в направлении желтой машины на парковке с мозаикой осыпавшегося с деревьев сора на ветровом стекле.

– Прошлой ночью дождь был куда сильнее, – уверенно произнес он.

– Вчера лило весь день. Вечером поднялся ветер.

– Что за идиот отправится в такую погоду на пробежку? – спросил он и закурил.

– Уж точно не ты, – сказала Анна, но тихо, чтобы Эско не услышал.