А в комнате, где пепел Зубрана смешался с пеплом танцовщицы, стоял черный жрец, сбитый с толку, и страх касался его черного сердца. Но затем его взгляд заметил бабочек, которые выпорхнули из вуали Нарады, когда перс поднял ее, он увидел след крови, который тянулся к окну. Выглянув, черный жрец разглядел в сумерках изломанное тело жреца Бела, которое смотрело на него мертвыми глазами в сорока футах внизу.
Черный жрец отбежал от окна, в ярости разметал ногой пепел и то немногое, что огонь пощадил.
Что-то застучало по полу – сломанный ятаган! Он узнал рукоять. Зубран, перс!
У его ног что-то блеснуло – пряжка от пояса, украшенная драгоценными камнями, не тронутыми пламенем. Ее он тоже узнал – пряжка от пояса Нарады!
Значит… сгорели перс и танцовщица!
А Шарейн удалось сбежать!
Черный жрец застыл на месте, выражение его лица было столь ужасным, что солдаты попятились, прижимаясь к стенам, уходя от его взгляда.
Затем Кланет, взвыв, ринулся прочь из Обители Бела, вниз по лестнице, мимо тайных алтарей, вниз и вниз, пока не достиг камеры, где шестеро лучников следили за Кентоном. Он распахнул дверь и увидел, что лучники и офицер спят, а Кентон… исчез!
Изрыгая проклятья, он вышел из камеры, призывая своих людей отправиться в город на поиски храмовой шлюхи и раба. Он обещал за них в награду все, что имел, все! Только пусть их приведут к нему живыми!
Живыми!
К этому моменту четыре человека уже сошли с дороги и остановились в роще, где начиналась потайная тропа, на которой перс просил дождаться его. И здесь Сигурд поведал им о самопожертвовании Зубрана и о том, почему оно было необходимо. И Шарейн заливалась слезами, и в горле Кентона стоял ком, и черные глаза Гиги увлажнились, и слезы потекли по его щекам.
– Что сделано – то сделано, – сказал Сигурд. – Сейчас он пирует с Одином и другими героями!
Он бесцеремонно растолкал остальных и продолжил путь.
Они шли и шли. Мокли под дождем, страдали от порывов ветра. Когда буря слабела, они шли быстрее, когда становилось так темно, что нельзя было разглядеть тропу, они останавливались. Они шли и шли к кораблю.
Шарейн споткнулась, упала и не могла подняться. Склонившись над ней, остальные увидели, что ее сандалии превратились в лохмотья, а ее нежные ножки кровоточили – каждый шаг для нее отзывался болью. Кентон поднял ее на руки и понес, а когда он устал, ее взял Гиги. А Гиги был неутомим.
Наконец они пришли к месту, где был спрятан корабль. Подав знак, они привлекли внимание воительниц и передали им Шарейн. Те отнесли госпожу в каюту, чтобы позаботиться о ней.
Начался спор о том, следует ли переждать бурю здесь. Наконец решили, что ждать нельзя, что лучше рискнуть и выйти в море, чем оставаться в такой близости к Эмактиле и проклятому месту Нергала. Швартовые цепи отцепили от деревьев, и корабль развернулся к выходу из бухты.
Подняли якорь, ударили по воде весла. Корабль медленно набирал скорость. Он проплыл мимо скал, управляемый сжавшим кормовое весло Сигурдом, помчался навстречу ветру и, оседлав ревущие волны, будто бегун с низкого старта, выскочил в открытое море.
Кентон, измотанный, упал на палубу. К нему подошел Гиги, поднял его и унес в черную каюту. Гиги долго сидел рядом, не засыпая, хотя и сам был утомлен; периодически он посматривал по сторонам, прислушиваясь, оставаясь на страже. Ибо Гиги казалось, будто что-то в черной каюте изменилось, ему чудилось, что он слышит призрачный шепот, который то появляется, то исчезает.
Кентон стонал и бормотал во сне, хватал ртом воздух, будто его горло сжимали чьи-то руки. Гиги успокаивал его, кладя ладонь на его сердце.
Но спустя некоторое время внимательные глаза Гиги потускнели, веки опустились, голова склонилась на грудь.
В пустой нише, где над алтарем из гелиотропа некогда стоял идол Нергала, сгустилась тьма, фигура из сплетенных теней.
Тени сгущались, облекаясь в форму, подобную лицу, которое взирало на спящих людей, угрожающее, полное ненависти.
Вновь Кентон застонал, хватая ртом воздух в своем кошмаре. И барабанщик вытянул длинные руки, вскочил, огляделся…
Но прежде чем сонные глаза Гиги открылись, ниша опустела вновь. Сотканное из теней лицо исчезло.
Когда Кентон проснулся, рядом с ним лежал, похрапывая, викинг, а не Гиги. Похоже, он проспал немало времени, потому как промокшая одежда, которую Гиги снял с него, успела высохнуть. Он надел тунику, обул сандалии, накинул плащ и распахнул дверь каюты. Темнота сменилась сумерками, придававшими морю сероватый цвет. Дождь прекратился, но корабль шатался под ударами могучего ветра.
Корабль взмывал на гребни огромных волн и падал вниз, как взмывает над пеной вод чайка. Его отбрасывало назад, затягивало в пучину, но вновь и вновь он взметался ввысь, чтобы затем оказаться на гребне следующей волны.
Кентон направился к рулевым веслам, сражаясь с летящими в лицо брызгами. Одно из рулевых весел держал Гиги, у второго были двое рабов из ямы. Ниневиец улыбнулся Кентону, махнул рукой на компас. Кентон увидел, что стрелка, которая всегда указывала на Эмактилу, сейчас вытянулась в сторону кормы.
– Далеко позади оставили мы эту дыру! – крикнул Гиги.
