Колесо страха - [149]

Ее женщины вернулись, и их корзины были полны: фрукты, пурпурные и белые тыквы и множество тех лепешек, которые он попробовал, когда попал на корабль. Время от времени они снова уходили и возвращались. Наконец вместо плетеных корзин они спустили на берег бурдюки, чтобы наполнить их водой из пруда у подножия водопада. Раз за разом они поднимали их на борт на плечах, уже полные.

Снова они сошли на берег, теперь без ноши, радостно соскочили с борта, сбросили свои и без того скудные одеяния и прыгнули в пруд. Подобно нимфам, они плавали и играли, и вода омывала их тело, их кожу – белоснежную, розовую, оливковую. Они выходили из пруда, плели цветочные венки и с букетами ароматных цветов в руках неохотно возвращались на корабль, в розовую каюту.

Теперь через борт перебрались люди Кланета. Они шныряли взад-вперед, поднимая на корабль грузы, наполняя бурдюки.

Снова корабль охватила суета. Лязгнула цепь, поднялся якорь. Воду вспенили весла, толкая судно прочь от берега. Поднялся парус. Корабль развернулся, поймал ветер и медленно поплыл мимо аметистовых отмелей. Золотой остров отдалялся до тех пор, пока не стал лишь шафрановой тенью в тумане. А затем исчез.

Корабль поплыл дальше. Он плыл и плыл – Кентон не знал, по каким признакам он ориентировался и к какому порту шел. Проходила ночь за ночью. Покров тумана, чьим краем был горизонт, расширялся или сжимался в зависимости от того, густел ли туман. Они попадали в бури, ревущие бури, когда серебро тумана сменялось медью, янтарем, тьмой чернее ночи. Бури, вспарывающие небо молниями, чуждыми, но прекрасными. Молниями, которые были похожи на осколки драгоценных призм, будто разбившаяся на куски радуга. Бури, что гремели поступью грома, металлического, подобного звону колоколов, – грохот цимбал, следующий за россыпью разноцветных драгоценностей.

Сила моря постепенно проникала в Кентона через его весло, как и говорил Сигурд, укрепляя его, делая его другим человеком, превращая его тело в машину, прочную и гибкую, как рапира.

Между периодами сна Сигурд рассказывал ему легенды викингов – неизвестные саги, потерянный эпос Севера.

Дважды черный жрец посылал за ним – допрашивал, угрожал, льстил – все зря. И каждый раз все более и более мрачным становилось его лицо, когда он отсылал Кентона обратно к веслам.

Сражений между богом и богиней больше не происходило. И Шарейн оставалась в своей каюте во время сна рабов. Когда же Кентон бодрствовал, то не мог повернуть голову, чтобы не получить удар бича Захела. Так что часто он позволял рогу сна делать свое дело – что толку бодрствовать, если Шарейн прячется?

Однажды, притворяясь спящим, Кентон услышал шаги на ступенях. Он повернулся, лежа на скамье, будто в беспокойном сне. Шаги затихли возле него.

– Зубран, – послышался голос Гиги, – этот человек превратился в молодого льва.

– Довольно силен, – прорычал перс. – Жаль, что его сила впустую пропадает здесь, двигая корабль из одного тоскливого места в другое, столь же безрадостное.

– Я думаю так же, – ответил Гиги. – Силы ему теперь не занимать. И отваги тоже. Помнишь, как он перебил жрецов?

– Помню! – Сейчас в голосе Зубрана не было скуки. – Как я могу забыть? Клянусь сердцем Рустама, могу ли я забыть? Это было похоже на свежий ветер, впервые за столетия. За это я ему должен.

– К тому же, – продолжил Гиги, – он верен тому, к чему лежит его сердце. Я рассказывал тебе, как он защитил своей спиной человека, который спит рядом с ним. Поэтому он мне нравится, Зубран.

– Это был прекрасный жест, – ответил перс. – Несколько напыщенный, но все же прекрасный.

– Сила, верность, отвага, – огласил барабанщик, после чего тихо, с весельем в голосе добавил: – И хитрость. Необычайная хитрость, Зубран, ибо он придумал затыкать уши, чтобы спастись от рога сна, и лежит сейчас, бодрствуя.

Сердце Кентона замерло, а затем яростно заколотилось. Как барабанщик узнал об этом? Да и знал ли он? Или же это просто догадка? Он в отчаянии попытался успокоить нервы, стараясь хранить неподвижность.

– Что? – недоверчиво воскликнул перс. – Он не спит? Гиги, да ты бредишь!

– Нет, – тихо ответил Гиги. – Я наблюдал за ним, когда он меня не видел. Он не спит, Зубран.

Внезапно Кентон почувствовал руку барабанщика на своей груди, прижавшуюся к сердцу. Тот хмыкнул и убрал ладонь.

– Еще он осторожен, – одобрительно произнес Гиги. – Он немного верит мне, но не слишком. А с тобой он не знаком, Зубран, оттого не доверяет вовсе. Поэтому он тихо лежит и думает: «Гиги не может знать точно. Он не может быть уверен, пока я не открою глаза». Да, он осторожен. Но видишь, Зубран, он не в силах удержать кровь у своего лица, как и замедлить свое сердце до спокойного ритма сна. – Барабанщик снова зловеще усмехнулся. – И вот еще одно доказательство его осторожности – он не сказал своему товарищу о том, что рог не имеет над ним власти. Слышишь, как храпит длинноволосый? Нет сомнений – он спит. Мне это тоже нравится: он знает, что секрет, который известен двоим, может перестать быть таковым.

– Как по мне, он вполне себе спит.

Кентон почувствовал, как перс склонился к нему в сомнении.