Колесо на крыше - [26]

Улицы словно вымерли, даже бабушки Сивиллы на крыльце не видно. Лина бежала, глядя по сторонам. На середине улицы вдруг остановилась как вкопанная, — калитка во двор Януса широко распахнута! Что-то случилось — раньше такого не бывало. Может, к Янусу забежать? Ой, глупая, ведь у Януса же нет ног, чем он поможет? Она побежала дальше, миновала дом Доувы и выскочила на дамбу: вдруг в поле или на дорогах кого из ребят или учи́теля увидит. Но в полях были лишь фермеры.

Лина посмотрела в сторону лодки. К ней уже спешил Доува. Через плечо — моток веревки, пила и лопата. Он шагал широко, опираясь на палку. В другой руке он нес Линины деревянные башмаки. Что ж не подождал? И Лина, как была в носках, побежала по дамбе за ним.

Вдалеке показалась Яна, жена Януса. Она ходила торговать хлебом по дальним фермам и сейчас возвращалась домой. На коромысле висели пустые корзины. Она увидела, как по дамбе быстро шагает Доува, следом со всех ног бежит Лина. Очень удивилась Яна, остановилась, сняла коромысло: интересно, что дальше будет?

Вот Доува спустился с дамбы и исчез из виду. А следом — Лина. Что бы это могло быть? Яна по привычке нагнулась, подобрала с дороги пару камней и бросила в корзину. Потом подхватила коромысло и чуть не бегом припустила к деревне — только юбка на ветру захлопала.

…У самой лодки Лина, наконец, догнала Доуву.

— Как быстро вы ходите! — Девочка совсем запыхалась. — Еле догнала. Не нашла я никого. Все куда-то подевались. И учителя в школе нет. Что же делать?

— То, что нам под силу. А там видно будет. Зачем беспокоиться раньше времени?

— А вы сможете на лодку залезть?

— Ты же залезла.

— Я держалась за цепь на корме.

— Ну и я буду держаться за цепь на корме.

— Так ведь вам почти сто… ох, я не то хотела, просто вы уже старенький.

— Ничего не поделаешь. Посмотрим, авось и залезу, — задорно сказал Доува и хмыкнул. — Ну-ка давай ты первая.

Доува подсадил ее, и Лина без труда залезла на баркас. Он подал ей лопату, забросил пилу и моток веревки. Следом — Линины башмаки и свои.

— Чтобы прилив не подобрал, — пояснил он. — Стоп, а палку-то забыли. На-ка, держи! — И он бросил ее Лине.

— Так, начинаю восхождение! — весело сказал он. — Брось конец веревки. Боюсь, без нее мне не взобраться. — Он обвязался под мышками. — Сил-то мало, но ты тяни как следует, а я как следует оттолкнусь, и вдвоем мы этот баркас одолеем.

Он взялся за цепь, уперся ногами в корму и стал подниматься. Лезть было трудно — старик тяжело дышал.

— Тяни, тяни сильнее!

Лина старалась изо всех сил. Ноги Доувы соскальзывали, но отчаянным усилием он подтянулся и влез на лодку, замахал руками и удержался. Перевел дыхание и сказал:

— Между нами говоря, не такая уж я развалина.

— Вы просто молодчина, дедушка!

— Какой я тебе дедушка! Дедушки на печке сидят, по старым баркасам не лазают. — Он сел, чтобы перевести дух. — Ну, отдышалась, тогда начинай пилить.

Дерево старое, но днище толстое, изнутри обшито дубовыми досками.

Лина остановилась — онемела рука. И на три пальца не пропилила. Взглянула на Доуву. Старик улыбнулся.

— Чтобы пилить, сноровка нужна. Двигай рукой плавно, равномерно, на всю длину пилы. А ты дергаешь взад-вперед.

Он встал, подошел к дыре.

— Давай я буду пилить, а ты тем временем колесо из ила выкопаешь, сразу два дела сделаем. Там внизу темно, крабы ползают. Не боишься?

— Нет, вы же рядом, а там со мной колесо, — сказала храбрая Лина. — А потом, когда вы пилить кончите, а я колесо откопаю, что тогда? Мы его вытащим?

— Нет, конечно, — спокойно сказал Доува. — Но я и об этом подумал. Смотрю, ты идешь назад одна, значит, никого не нашла. Да и колокола школьного я не слышал. Бегу я по дамбе с пилой и лопатой, а тут Яна навстречу. Я нарочно к морю спустился, она от удивления аж рот раскрыла. Наверняка сейчас домой прибежит и всем соседям растрезвонит, что старый Доува совсем из ума выжил. — Довольный, он засмеялся. — Погоди, сейчас женщины сбегутся, они ж обо мне как о малом дитяти пекутся. — Он обвязал Лину веревкой. — Полезай вниз и откапывай колесо. До прилива нужно успеть. Готова? Ну, давай!

…Яна бросила коромысло и корзины прямо на улице около дома Доувы и вихрем ворвалась в комнату.

— Янка, где ты, Янка? — завопила она.

На кухне послышались шаги, выбежала Янка, внучка Доувы.

— Что случилось?

— Янка, крепись. Этого нужно было ожидать. Твой дед окончательно лишился рассудка. Сейчас смотрю: бежит по дамбе с пилой и лопатой — видно, снова отца из лодки вызволять. А того уже шестьдесят лет как в живых нет.

— Да что ты! — упавшим голосом сказала Яна. — Ведь еще утром разговор был, какой дедушка крепкий и ум у него ясный, а ведь девяносто четвертый год пошел. До сих пор каждый день пешком в Тернаад ходит.

— Но я же собственными глазами видела, как он со всех ног бежал к старой лодке с пилой и лопатой.

— Он с утра как обычно ушел. Где же он пилу с лопатой взял? Сейчас посмотрю. — И Янка стремглав выбежала из комнаты.

Оставшись одна, Яна выглянула в окно. Мимо шла Лена, мать Лины, с корзиной в руках — наверное, в магазин. Яна выскочила на крыльцо.

— Лена, поди-ка сюда на минутку, — позвала она заговорщицки.