Колесо Бесконечности - [3]

Два приятеля поверженного кинулись на пленника, схватили его за ноги и прикрутили к нижней части крана.

Должно быть, это какой-то путешественник, которого пираты захватили на реке. Так вот почему Предки направили ее сюда…

— Значит, я не такая уж безнадежная грешница, чтобы мной нельзя было воспользоваться, — проворчала Маскелль себе под нос, пробираясь по галерее и расчищая себе дорогу резкими тычками посоха. Разбойники начали показывать на нее и толкать друг друга локтями; ее присутствие наконец было замечено, несмотря на пьяный угар и жажду крови. Из-за потрепанной одежды и посоха Маскелль они, должно быть, приняли ее за странствующую монахиню — едва ли этот сброд мог понять, что означают серебряные символы Кошана, вделанные в дерево посоха. Маскелль задумчиво осмотрелась. Вряд ли ей удастся их всех перебить, к тому же она дала клятву никогда больше такого не делать, а вот отвлечь их ей, пожалуй, по силам.

Один из пиратов, стоявших на платформе, держал в руках меч — настоящий меч, а не один из тех длинных ножей, которыми были вооружены остальные. В тусклом свете можно было разглядеть гравировку на волнистом лезвии, и Маскелль нахмурилась. Это был сири. Резная рукоять еще не успела потемнеть от грязи, так что, должно быть, пират отнял его у пленника. Значит, тот не местный житель — сири использовались в южных провинциях, здесь же, вблизи от устья реки, они были редкостью.

К тому же кушориты, составлявшие большинство населения Империи, были низкорослыми, темноволосыми и гибкими. Пленник же, высокий и худой, отличался резкими чертами лица и светлыми волосами. Маскелль и сама не походила на местных жителей: из-за смешения кровей в ее семье она была высокой и длинноногой. Пленник был лет на десять — пятнадцать ее моложе, но все же вполне взрослым, как с грустью призналась себе Маскелль. Одет он был в безрукавку и кожаные штаны, рваные и грязные после отчаянной схватки, а сине-красные узоры тиснения на его поясе и сапогах выцвели на солнце. Выгоревшими казались и его растрепанные волосы; одна прядь, заплетенная в тугую косичку, падала на плечо.

Пираты, облаченные в кожаные или деревянные лакированные доспехи поверх рваных и грязных шелков, толпились вокруг предводительницы — женщины в помятом шлеме с навершием в виде хищной птицы, явно снятом с какого-то убитого богача. Она была высокой и мускулистой, грубое лицо пересекал шрам от удара ножом. Предводительница подошла к краю платформы и бросила на Маскелль пренебрежительный взгляд.

— Что тебе нужно здесь, сестра?

«Ах, до чего же ты грозная и опасная, — снисходительно улыбнувшись, подумала Маскелль. — Я трепещу, можешь не сомневаться».

Канаты, свешивавшиеся с крана, были старыми и перепутанными, и только противовес, кожаный мешок с железными болванками, и удерживал тяжелую деревянную стрелу на весу.

«Да, это прекрасно подойдет».

Маскелль оперлась на посох и ответила:

— Я пришла, чтобы благословить вас, дитя мое. Женщина вытаращила на нее глаза, потом обернулась к своим людям и ухмыльнулась.

— Мы тут все неверующие, сестра. Смотри, как бы твое благословение не прокисло.

— С моим благословением этого не случится — оно именно такое, какого вы заслуживаете. — Маскелль почувствовала прилив темной силы. Сегодня в реке бурлила не только вода; река звала Маскелль, чувствуя свое с ней родство. Но я хочу кое-что получить взамен.

— Что же?

— Отпустите того человека. — Пленник настороженно смотрел на нее, в нем не было заметно проблеска надежды — как будто он не узнал в ней посланницу Кошана. Человек не казался сильно израненным — только избитым.

— Ах, так ты сама положила на него глаз, сестра? — протянула предводительница.

Пираты загоготали и начали переглядываться.

«Если забыть, из чьих рук он мне достанется, не такая уж плохая идея», — подумала Маскелль. Пленник отличался довольно экзотической красотой — должно быть, поэтому-то пираты его сразу и не прикончили, намереваясь сначала позабавиться. Жрецы Кошана требовали воздержания только от неофитов в первые три года обучения, однако в народе бытовало мнение, что все члены ордена дают обет безбрачия.

Прежде чем Маскелль успела ответить, заговорил пленник:

— Ей не нужна дубинка, чтобы раздобыть себе дружка. Она не из тех женщин. — Он пользовался кушоритским языком, известным во всей Империи, но в выговоре его проскальзывал легкий акцент.

Маскелль нахмурила брови: по этому акценту она должна была бы определить, из какой он провинции, но почему-то не смогла. Наверное, она слишком много времени провела вдали от родины, слишком долго жила среди ариаденцев с их мягким выговором. То обстоятельство, что пленник владел кушоритским, тоже ни о чем не говорило: это был язык, общий для всех провинций, язык торговцев, ученых, дипломатов.

Предводительница пиратов по грязным доскам платформы приблизилась к пленнику, ухватила его за волосы и рывком запрокинула ему голову назад.

— Так тебе не нравится мое лицо? — спросила она мягко. «Могу поспорить: она не решилась бы на такое, пока он не был крепко связан. — Грубияны мужчины вызывали у Маскелль всего лишь насмешку, но бесцеремонность женщины почему-то всегда будила в ней ярость. — Осторожнее!» — напомнила она себе. Темная сила реки была так близко, так соблазняла ее… противиться искушению оказалось нелегко.