Колесничие Фортуны - [97]

Игнорируя мои слова, Хайсборн накинулся на стоявшего рядом с ним фельдфебеля:

– Ищите лучше! Не может быть, чтобы он был один! Здесь наверняка неподалеку его сообщники. – Сэр Кай повернулся к Троккенстону: – А для вас, господин рыцарь, будет лучше, если я забуду все, что здесь произошло! Шагайте, шагайте, сэр Вальдар. Боюсь, вам не придется сюда возвратиться.

Я спокойно направился к выходу. В тот же момент активизировалась связь, и жизнерадостный голос Лиса, предвкушавшего нашу встречу, зазвенел у меня в голове:

– Капитан, ты уже в Англии?

– Ну, в общем-то да…

– Тогда шагай в Гастингс! Мы уже там.

– Это проблематично. Я, видишь ли, в плену. – На том конце связи воцарилось продолжительное молчание.

– Шо, опять?! – переходя от возмущения на родной диалект, заорал Лис. – Я понял. Твой дом – тюрьма. Уж ты как хочешь, на этот раз я сам займусь твоим освобождением, – тоном, не допускающим возражений, заявил Рейнар. – Где тебя искать?

– Скорее всего в Лондоне. Более точно, извини, сказать не могу.

– Да! К кому ты, собственно, попался?

– Ты будешь смеяться, но это Хайсборн. Кстати, он с довольно большим отрядом, по-моему, тоже направляется к Гастингсу.

– Понял, спасибо! – отозвался Лис. – Тем хуже для него. Ладно, не скучай, скоро увидимся. И я тебя прошу, – в голосе моего друга проскользнула умоляющая интонация, – будь паинькой, не надо новых приключений! Я понимаю, что это фамильная черта всех Камдилов, но не надо!

Сказав это, Лис прервал связь. А меня люди Хайсборна начали заковывать в цепи…

Как и просил меня Лис, по дороге в Лондон я был молчалив и задумчив, беседовал с тюремщиками только на религиозные темы, вызывая всеобщее уважение своим смиренным и благостным видом.

– Ну что, в Тауэр? – спросил я, когда наша повозка въезжала в ворота Лондона.

– Не-ет! – лениво протянул мой охранник. – Какой Тауэр? Там засел Шейтмур.

Я удивленно воззрился на него:

– Шейтмур? А он разве?..

– Да нет, – махнул рукой стражник, – когда мы подошли к Лондону, граф Шейтмур пригласил нашего Джона на переговоры в Тауэр. О чем они там говорили, мне неведомо. А только после этого Варрава Лондон принцу сдал, а Тауэр себе оставил. Так и сидит себе – провизии у него, чай, года на три хватит, а если ему что надо, он из города возит.

– А что, ворота открыты? – удивился я.

– Ночью закрыты, днем – нет, – ответил мой страж. Что и говорить, это была неожиданность. Приятная, но, увы, не последняя в этот день. Мои смутные надежды на присутствие в Лондоне Джона Плантагенета, которого язык все еще никак не поворачивался называть королем, вскоре улетучились, и во главе «военного трибунала», рассматривающего мое дело, я увидел величавого и осанистого лорда – мэра славного города Лондона. И все бы было ничего, но еще совсем недавно я знавал его на должности шерифа Ноттингемского. Глядя на нескрываемое злорадство на его благообразном лице, я вполне резонно полагал, что попытка договориться с ним не принесла бы ровно никаких результатов.

Выслушивая обширный список моих преступлений против королевства и священной особы короля, составленный расторопной братией судейских крючкотворцев, лорд-мэр укоризненно покачивал головой, не обращая ни малейшего внимания на то, что для совершения всех вменяемых мне в вину злодейств я должен был одновременно присутствовать в весьма отдаленных друг от друга частях королевства. Последней моей виной в списке значилось личное руководство войсками мятежников, высадившихся в Гастингсе, и способствование последовавшему за этим разгрому отряда королевских войск под командованием лорда Хайсборна. Поскольку мое присутствие в тех местах в день перед боем не вызывало сомнений, моя вина считалась полностью доказанной.

Немного посовещавшись, высокий суд приговорил Вальдара Камдила, сьера де Камварона, к показательному умерщвлению путем отрубливания головы как злобного мятежника и вообще особу крайне малоприятную.

Против такой постановки вопроса мне нечего было возразить. Оставалось ждать утра.

Ночью на канале связи прорисовался Лис:

– Капитан, ты там не спишь?

Честно сказать, мне почему-то не спалось, предстоящее торжество, с которого мне каким-то образом предстояло исчезнуть, наводило на меня какую-то непонятную грусть. Услышав мой отрицательный ответ, Сережа обрадовался.

– Прекрасно. А то я боялся тебя разбудить. Значится, у меня все готово. Я им тут такой цирк с конями устрою, что по той улице, по которой тебя повезут, лондонцы еще пару лет будут опасаться ходить. От тебя требуется следующее. Ты методу освобождения из пут помнишь?

– Помню, – ответил я. – А почему ты решил, что это будут путы?

– Вальдар, что мне в тебе всегда нравилось, так это твой аристократизм, сиречь полное неумение считать деньги. – В голосе Рейнара слышалось нескрываемое превосходство. – Подумай сам. Цепи – вещь казенная, учтенная в смете. За нее местные власти раз лет этак в двадцать деньги платят. Поэтому хочешь не хочешь, а после казни цепи надо снять и принести обратно. Правильно?

– Правильно.

– А на покупку кожаных ремешков для пут деньги выделяются ежемесячно. Причем из расчета один ремешок на одного казненного. Понятно тебе?