Колечко - [14]

— Дальше что?

— Дальше?

Рыжий вздрагивает от оклика.

— Дальше — вот!

Расстегнув облезлые позолоченные крючки куртки, он достает несколько сложенных вместе мятых листов бумаги.

— Это моя ставка. Все, что у меня есть. Никаких копий, никакого человека… Клянусь. Богом, честью и ее жизнью. А ты сейчас напишешь ей письмо. Что ты ее не любишь, что ты хотел жениться на ней ради короны… Сам сообразишь, как и что написать, чтобы она больше слышать о тебе не хотела…

— Интересно… — тянет щеголь. — Значит, обычная дуэль на ядах тебя не устраивает? Решил подстраховаться? Хорошо, допустим, я тебе поверю, что бумаг больше нигде нет. С тебя как раз станется. Только вот незадача, играть, даже с таким ставками, я не буду. Один шанс из двух — для меня маловато…

— Будешь, — уверенно говорит рыжий. Запустив руку в мокрую груду плаща, он достает оттуда нарядный, отделанный перламутром пистолет и направляет на собеседника. Глаза того расширяются.

— Либо ты будешь играть по моим правилам, либо я тебя просто пристрелю. Королева меня простит. А она… Тоже простит когда-нибудь… Ей только кажется, что она тебя любит. Ядовитых гадин любить нельзя.

— Надо же, — с тихой злостью говорит хозяин дома. — Зубки прорезались? А я ведь хотел приказать, чтобы тебя у дома встретили… Болван! Вспомнил старое, размяк, пожалел дуралея… Тебя же просто используют, как ты не понимаешь? Думаешь, я поверю, что ты сам нашел мои письма, раздобыл яд и эту игрушку?

— Пиши, — напоминает рыжий.

Помедлив, щеголь садится к столу. Перо раздраженно скрипит по бумаге, оставляя брызги чернил. Палец рыжего на курке белеет, но тяжелый пистолет не дрожит. Дождавшись, пока на листе появится размашистая подпись, рыжий встает и шагает к столу, встав напротив сидящего.

— Вот интересно, — цедит сквозь зубы тот, швыряя перо на стол. — Что тебе мешает меня теперь попросту пристрелить? Кишка тонка?

— Ты в судьбу веришь?

— Я в себя верю! — огрызается щеголь, откидываясь на спинку стула. — И избавь меня от патетики.

— Ладно, избавлю, — неожиданно грустно улыбается рыжий. — А я вот верю. И правила у нас будут простые. Ты отвернешься, я поменяю бокалы. Ты выберешь первый. И мы выпьем за старую дружбу. Или за нее. Как захочешь! И если тебе повезет — значит, судьба. А вот если нет, мне пригодится это письмо, чтобы она о тебе не плакала.

Первые начальные ноты запаха улеглись, растворившись в дождливой свежести, веющей из окна, и теперь аромат вина раскрывает ноты сердца. В комнате пахнет ягодами, полынью, чуть-чуть дымом. Хотя последнее — скорее от камина. Дождь совсем перестал; сквозь тугую, хоть и пожелтевшую листву пробиваются лучи заката. Закусив губу, хозяин дома резко отворачивается. Тут же левая рука гостя ныряет под манжет правой, держащей пистолет. Рыжий что-то торопливо бросает в оба бокала, а потом чуть-чуть сдвигает их с места. Мгновенная муть за тонкой радужной оболочкой, и сразу же золото вина опять светлеет, мягко переливаясь в лучах, падающих из окна.

— Все. Выбирай.

Человек в вишневом камзоле медленно поворачивается, не глядя берет ближайший. Пальцы плотно обхватывают тонкое стекло, кисть едва заметно подрагивает.

— Шаг назад, — спокойно предупреждает рыжий. — И не вздумай бросить — с такого расстояния даже я не промахнусь.

Взяв второй бокал, он медленно подносит его к губам, следя за противником. Тот отвечает тем же. Губы их прикасаются к стеклу одновременно. В три больших глотка щеголь глотает вино и яростно швыряет бокал об пол. Под тонкий жалобный звон осколки разлетаются по всей комнате. Рыжий цедит медленно, потом бережно ставит хрусталь обратно на стол. Двое замирают.

— Забавно, — говорит вдруг рыжий, устало опуская пистолет. — Третий раз в жизни пью «Золотой лист». И опять с тобой. А говорил, что не любишь его.

— А я и не люблю, — отзывается щеголь. — Как по мне, так он своей цены не стоит. Не поверишь, для тебя купил. Думал позвать в гости да поговорить начистоту. Поговорили…

— Поговорили… — эхом отзывается рыжий.

Пальцы в перстнях судорожно вцепляются в край стола. Хозяин дома поднимает выпученные в ужасе глаза, пытаясь что-то сказать, беззвучно, рыбой на суше, открывает рот и тяжело валится на пол. Тело выгибает судорога, и, коротко всхрипнув, он затихает. Уронивший пистолет рыжий опускается рядом на колени. По веснушчатому, словно сбрызнутому золотой краской лицу текут слезы.

— Прости. Прости. Прости… — навзрыд повторяет он, раскачиваясь над телом, слепо смотрящим в потолок.

Полено в камине громко трещит. Вздрогнув, рыжий вскакивает, старательно отводя глаза от лежащего, сгребает со стола бумаги и высохшее письмо, засовывает их обратно под куртку и, не взяв плащ, идет к двери. Едва перешагнув порог, он падает и бьется в судорогах, не видя, как стремительная тень прыгает с ветки в комнату через распахнутое окно. Того, как его бесцеремонно обшаривают длинные цепкие пальцы с острыми когтями, он тем более уже не чувствует. Голубые глаза на молниеносно бледнеющем лице так же бессмысленно и безнадежно смотрят вверх, как и глаза оставшегося в комнате первого. А в воздухе медленно плывет последний шлейф запаха: мед, палые листья, мох и драконья кровь.