Колдунья-индиго - [22]

— Гораздо лучше, — подтвердила Юлия и пригласила гостя присесть на мягкий пуфик вблизи ее кровати.

Разговор завязался несколько сумбурный, потому что и хозяйка, и гость немного смущались. Наладить ненатужное общение помогли эрзац-овечки. Глеб попросил разрешения погладить собачек и кота, и те отнеслись к его ласке с доверием, а Брут даже перебрался с Юлиной подушки к нему на колени и довольным мурлыканьем одобрял почесывание гостем его пушистой шейки.

— Даже Брут вас признал, а обычно он не доверяет мужчинам! — удивилась Юлия. — Животные прекрасно чувствуют, злой человек или добрый — их не обманешь! Злому они никогда не поверят, а с вами сразу подружились!

Чтобы не тревожить больную, Глеб не касался в разговоре трагического происшествия, но Юлия сама стала рассказывать об обстоятельствах гибели брата. Вначале их прогулка не была особенно приятной. Никита пытался несколько раз подстрелить ворон, но сестра своевременно толкала его под руку, и он в них не попадал. Никита на нее сердился, ругался и называл неприличными словами, но потом стал смеяться, и они помирились. У Юлии тоже улучшилось настроение, потому что все птицы остались живы и здоровы. Они доехали до озера, Никита захотел искупаться и снял одежду. Юля тоже собралась окунуться, но у нее не было с собой купальника и пришлось отойти за кусты. Ведь не очень прилично показываться в нижнем белье даже брату.

Она успела снять только блузку, когда раздался выстрел и крик Никиты. Юлия пыталась помочь раненому, а может, уже и убитому, но, когда выстрелили и в нее, так испугалась, что перестала что-либо соображать, и о последующих событиях помнит смутно. Но очень благодарна Панову за свое спасение: нога у нее запуталась в стремени, и если бы не его помощь, она наверняка вывалилась бы из седла и лошадь потащила ее головой по земле… И еще она признательна Глебу за ветровку и возвратит ее вскоре с благодарностью. В жизни ей часто приходилось разочаровываться в людях, а от мужского племени она изначально не ждала ничего хорошего. И как же приятно ей сейчас признать свою ошибку! Есть, есть еще настоящие мужчины — Рыцари с большой буквы! Она интуитивно почувствовала это еще при их первой встрече, когда Глеб охотно согласился погулять с Усладой и Русланой и собачки сразу к нему потянулись. И Юлия опять стала горячо благодарить Панова, но теперь почему-то не только от себя лично, но и от лица Услады, Русланы и всех их мохнатых, хвостатых и зубастых соотечественниц и соотечественников России. Или в этом случае следует говорить «от морд»? В заключение своей пылкой речи Юлия снова назвала Глеба «Рыцарем с большой буквы», а также «рыцарем без страха и упрека».

Некоторую сумбурность Юлиного монолога Глеб отнес на счет девичьего смущения и застенчивости, и это еще выше поднимало Юлию в его глазах. Согласитесь, смущающаяся и застенчивая девушка (это в наше-то модерновое время!) дорогого стоит! Глеб вдруг ощутил необыкновенное сердечное волнение, словно его то возносило под облака, то опускало на дно морское. «Вот в таком состоянии охваченные любовным безумием мужики и начинают говорить стихами», — промелькнуло у него в голове.

И точно, живи он в восемнадцатом веке, наверняка бы выдал что-нибудь вроде: «Богоподобная царевна Киргиз-Кайсацкия орды…» Тем более что охрана Никандровых вкупе с прочей челядью вполне тянули на приличных размеров орду, разве что не киргиз-кайсацкую. А когда дева красоты и скромности возвела его в сан рыцаря, пановская голова совсем пошла кругом и над ней окончательно сомкнулись бурные волны, не совсем морские, но зато амурские. Только пузыри пошли по поверхности… Само собой, имеется в виду не дальневосточная река, чьи волны источают запах китайского фенола, а волны романтического сиреневого тумана, напускаемого богом возвышенной любви на заболевших нежной страстью индивидуумов. Амур полноправно царил в душе Глеба и, подобно модному блатному архитектору, беспрепятственно возводил там прекрасные воздушные замки. Меж этих великолепных сооружений, с любимой женой, нежно прижимающейся щекой к его плечу, он идет по усыпанной желтым песочком дорожке, среди цветов и душистых трав, и везет детскую коляску с двумя очаровательными крошками… Нет, крошки, мальчик и девочка, уже подросли и держатся ручонками за папины брюки и мамину юбку, а в коляске гулькает еще одна голубоглазая девчурка, ужасно похожая на маму, или мальчуган, тоже голубоглазый… А бог плотской, приземленной любви Эрот притулился где-то в самом темном углу его души и завистливо смотрит на триумф своего божественного конкурента.

В общем, пока Юлия превозносила благородного героя, своим примером реабилитировавшего мужское племя, а Амур, совместив воздушную архитектуру с вокалом, торжественной эпиталамой взывал к небесному коллеге: «О, Гименей! Бог Гименей!» — а бог законного брака Гименей исполнял соло на трубе марш Мендельсона, в задуренной любовью голове Глеба промелькнули все романтические иллюзии, какие только может напридумывать себе инфицированный нежной страстью молодой человек. Все бредовые мечты, в том числе опасные для психического здоровья самого мечтателя, побывали тут. «Пусть, пусть будет даже белая фата, — в стиле караоке прошептал про себя временно помешанный антропос. — Я на все согласен».