Колдунья-индиго - [19]

Помимо охранников и их начальника, домработницы Оксаны и горничной Юлии Лидии, с которыми Глебу уже довелось общаться по приезде, с Лидой, правда, только «орально», господ обслуживали еще домоправительница Надежда Тимофеевна, тощая особа лет сорока, крашенная под платиновую блондинку с гнедыми подпалинами у корней волос; горничная госпожи Никандровой Елена, не совсем Прекрасная, но тоже ничего девушка, хотя и на затянувшемся выданье; садовник Вадим Васильевич, худощавый мужчина далеко за сорок, совмещавший свою садовую деятельность с кормлением опекаемых Юлией приблудных псов и чисткой их вольеров; повар-китаец Ван, которого все звали Ваня, и подсобный рабочий на кухне Алишер — гастарбайтер из братской среднеазиатской республики СНГ. Охранники по совместительству служили водителями высоких персон или, наоборот, водители были охранниками. Ко всем этим людям Панов приглядывался и старался сойтись с ними поближе, памятуя о главном своем задании — установить источник утечки информации из особняка Никандровых к похитителям Дэна. Но был человек, точнее, особа, с которой Панова побуждали сблизиться не обязательства контракта, а веление собственного сердца, пораженного сразу двумя божественными лучниками: Амуром, богом романтической любви, и Эротом, божеством плотского вожделения, по-современному — секса, метящего обычно не столько в сердце, сколько в другие, не менее прекрасные, но не столь возвышенные части возлюбленных тел. Какая мифологическая стрела и в каком органе его тела засела глубже, Глеб пока не решил, но чувствовал, как постепенно дозревает до кондиции знаменитого поэта, в порыве страсти восклицавшего: «Хочу упиться роскошным телом! Хочу одежды с тебя сорвать!» Вид Юлиного тела, обнаженного волею случая значительно ниже пупка, оставил неизгладимое впечатление и в его сердце, и во всей телесной субстанции, и если не сорвать грубо оставшиеся в тот раз на девушке одежды, то совлечь их в более подходящей обстановке он был очень даже не прочь.

Однако увидеть самую интересную для него фигурантку Пану никак не удавалось. После пережитого шока Юлия лежала в своей спальне в окружении спешно вызванных светил медицины, рангом не ниже профессора и доктора медицинских наук. Позже, после тщательного обследования пациентки и длительного консилиума, светила разъехались по своим частным клиникам и государственным НИИ, оставив при болящей двух своих коллег: профессора-психолога и доктора медицинских наук — то ли психиатра, то ли невропатолога. Глеб надеялся, что, когда Юлия оправится от нервного потрясения, она благосклонно отнесется к его сердечным воздыханиям. Как-никак он спас ее от смерти, а юные девушки страсть как любят, чтобы прекрасные принцы или, на худой конец, храбрые рыцари их спасали. На принца Глеб, конечно, не тянул, но по-рыцарски спасти красавицу ему подфартило.

«Юлия — натура увлекающаяся, причем чрезмерно и не зная разумных границ», — размышлял Панов. Сегодня она увлечена собачьими санаториями и защитой зверушек. Но если натура идет в разнос, то обычно во все стороны. Возраст у Юлии самый романтичный — девичья пора пришла! А когда «пора пришла, она влюбилась», как верно подметил поэт. Или влюбится завтра. И так же сломя голову, как в собачьи меценаты, ринется в бурный океан роковых страстей. Себя-то не изменишь! Глеб лелеял мечту стать лоцманом ее любовной лодки, взять управление в свои руки и направить легкокрылую ладью прямиком в открытое море любви, благоразумно минуя рифы и мели семейного быта, на которые он напоролся в предыдущем плавании. Заманчивой перспективой необременительной любви соблазнял его сластолюбивый Эрос… Букет алых роз, бокал шипучего шампанского, ночь любовных восторгов, нежный прощальный поцелуй утром и — до свиданья, любимая! До скорых и радостных встреч! И всем хорошо, все счастливы и довольны… Но Амур, бог любви возвышенной, тоже не дремал, а напускал сиреневого тумана и так затуманил пановские мозги, что в его воспаленном воображении стали возникать, наподобие фата-морганы, разные романтические картины. Вот он с молодой супругой и двумя прелестными малютками, кудрявеньким мальчиком и голубоглазой, точь-в-точь как Юлия, девочкой прогуливается по садовой аллее, среди ярких цветов и порхающих бабочек. Горячо любимая и нежно любящая жена берет его под руку, ласково прижимается к плечу, а ее красивую головку покрывает белоснежная фата…

«Чур-чур меня!» — стряхивая с себя сиреневое наваждение, в ужасе мысленно завопил Панов и даже руками замахал, изгоняя из головы жуткую фантасмагорическую картину.

Его всполошила не хронологическая непоследовательность событий: сначала малюток, а потом белоснежная фата их мамы. По нынешним временам это обычная вещь. Просто после диких скандалов, которые ему закатывала бывшая жена, белоснежная фата невесты стала для него страшнее савана мертвеца. Навсегда захлопнув за собой двери собственной квартиры, Глеб поклялся обходить отныне загс десятой дорогой и рассчитывал, что собаколюбивой Юлечке за хлопотами и заботами о ее хвостатых питомцах недосуг будет думать о юридическом оформлении их романтических отношений, если таковые возникнут. Тем более что при папиных-маминых капиталах никаких корыстно-материальных стимулов у нее нет и быть не может, матримониальных — тем более. Общеизвестно, что успешным, то есть богатым, женщинам на фиг не нужны никакие мужья. Вот бой-френды — это да, и в неограниченных количествах!