Колдовство - [33]

Демоны могут действовать только в установленных для них пределах. Они создают некое подобие физических тел, сначала формируя эфирный образ, затем аккумулируют в нем столько грубых паров, сколько смогут, и таким образом делают образ зримым и осязаемым. Но демон, создающий и контролирующий образ, не связан с ними, не видит и не слышит через него. Если возникает необходимость имитировать речь, они вызывают возмущение в воздухе, приводящее к звукам, не похожим на голоса, а смысл сказанного передают непосредственно в сознание человека. Но телесных слуха и зрения они лишены, хотя способны воспринимать мир гораздо тоньше, чем обычные человеческие тела. В этом они не похожи на людей, созданных по образу и подобию Господа, впрочем как и во всем остальном.

Но сколько бы они не тщились создать подобие любви, все, на что они способны, – это передавать семя от одного живого существа другому. Суккуб получает его от мужчины, инкуб передает женщине. Ни один демон не способен произвести на свет новую жизнь. Они не обладают необходимой для этого энергией. Ребенок, родившийся в результате такого переноса, в любом случае рождается человеком, а не демоном. Ребенок, рожденный от связи волшебника и ведьмы, будет только человеком и ни в коей мере не ребенком дьявола. Только однажды нематериальная сила воздействовала непосредственно на материальную основу – когда та великая формирующая энергия, которую мы называем Духом, перешла во чрево Девы, и она зачала. Сатанисты называли ее аномальной женщиной.

Но сами ведьмы были вполне материальными, а их воля была волей обычного смертного человека. Это существенно облегчало дьяволу достижение его целей. Даже если между ними не было никакой другой связи, простой энергии злобы было вполне достаточно. Злоба названа главной характеристикой дьявола, и она же питала его порождения. Фрагмент «Молота», в котором называется «самый обильный источник ведовства», выглядит весьма реалистично. Таким источником считается «ссора между незамужними женщинами и их любовниками» – вот что питает реку злобы. Многие ведьмы признались (по словам авторов «Молота»), что именно с этого момента они взрастили в себе великую злобу на веру и таинства Церкви. Злоба стала для наших писателей эталоном духовного греха. Сам дьявол сохранял некоторое благородство, несмотря на свои амбиции, пока злоба не одолела его. Он считал себя обездоленным. Это чувство породило злобу, а на ней взросло его презрение ко всему тварному миру.

Этой в принципе правильной точки зрения придерживались инквизиторы, и у нас нет оснований полагать, что сами они были людьми злыми. Однако в повседневной практике им приходилось сталкиваться с немалыми трудностями. Дело в том, что некоторые из обвиняемых в колдовстве жили вполне религиозной жизнью. Они ходили в церковь, исполняли свои христианские обязанности, исповедовались. В трактате, написанном в Савойе около 1450 года, так и говорилось, что многие колдуны часто причашались и исповедовались. Видимо, автор располагал фактами: некоторые из казненных жили именно так. На фоне общего пренебрежительного отношения к исповеди в конце средневековья такие люди, вероятно, были особенно заметны. Но их все равно казнили как колдунов.

Что же из этого следовало? Формально, праведная жизнь должна была служить доказательством невиновности. Следовательно, другие доказательства оказывались ложными. Разве это не ставит под сомнение всю судебную систему инквизиции? Может быть, монахи-интеллектуалы и думали об этом, но вряд ли видели проблему так отчетливо. Как и любые другие создатели схем, они должны были заметить сложность еще до ее появления и приготовиться к ней. Естественно, они помнили слова святого Фомы Аквинского, развивавшего идеи святого Августина (о роковое имя!) о том, что деяния неверных, по одной только причине их неверности, хотя сами по себе они добры, все же являются смертным грехом: пост, разумеется, хорош, но если сарацин постится, соблюдая правила ислама, это смертный грех. Если же сарацин честен, так сказать, естественным образом, даже если он мусульманин, это допустимо. Ведь сарацин не заключал договора с дьяволом. А вот ведьма заключала. Следовательно, ведьма может быть по-человечески добра, но вся ее жизнь все равно подчинена злу.

Таким образом, магия, используемая ведьмами для исцеления, является злом. Если это происходит с согласия дьявола, это зло, и если ведьма действительно ведьма, то никак иначе и быть не может. Иногда можно тщеславию противопоставить тщеславие, иногда можно пользоваться заклинаниями, но даже если она не заключала договор, все плоды на злом древе – зло, а на добром древе – добро. То есть сначала следует заключение о природе древа, а затем – о его плодах. Вообще-то, такой способ судить предположительно предоставлен только Богу...

Колдун, принимающий причастие? Интересно. Не пахнет ли тут черной мессой? Инквизиторы безусловно слышали о вызовах демонов для разных кощунственных целей, но нигде в «Молоте» не говорится о богохульственном использовании освященных предметов – дискосе, потире, облатке. Инквизиторы прежде всего боролись с лицемерием, маскирующимся под видимой преданностью истине. Самые злобные проявления падшего мира обычно скрывались именно под маской лицемерия.