Колдовской оберег - [6]

– Мы обычно последний раз в десять часов гуляем, где-то полчасика или час, если погода хорошая. В дождь так минут десять, не больше – только туда и сразу назад, чтобы не мокнуть, – делился Евгений Валерьевич расписанием собачьих прогулок. – А на днях Угрик приболел. Ест плохо, лишь воду пьет и на улицу постоянно просится.

– Все это очень интересно, но хотелось бы ближе к теме, – не вытерпел оперативник Небесов.

– Не торопитесь, молодой человек! Вы сбиваете меня с мысли. На чем я остановился? Так вот. Я спал, на дворе ночь-полночь, слышу сквозь сон, а сон у меня чуткий – я комариный писк во сне слышу, – Угрик скулит – в туалет, значит, просится. Я встал – а что делать? Оделся, ну и пошли мы по его делам. Вышли из парадной – мать честная! Дождь хлещет, а я без зонта, и не вернешься за ним – когда животное больное, приходится под него подлаживаться. Шут с ним, с зонтом этим, думаю. Не сахарный, не растаю, да и быстро мы – одна нога тут, другая там. А двор у нас, видели, какой? Еще не ходили? Так я вам скажу – это не двор, а армейский плац – сплошной бетон, ни кустика, ни газона. Поэтому мы с Угриком через дорогу на пустырь ходим. Он у меня воспитанный, чтобы среди улицы лужу сделать, это ни-ни, ходит только куда положено. Мы с ним выбежали из-под козырька и поскакали рысью. Добежали до травушки, Угрик свои дела сделал. Домой, говорю, пошли! Он обычно слушается, а в этот раз будто бес в него вселился – как рванул в темноту, только его и видели. Угрик, Угрик, зову. Ноль внимания. Потом слышу, воет. Протяжно так… Я на слух пошел, а слух у меня отличный – я в армии на трубе играл. Вышел к пруду, а там – мать честная! Человек лежит без движения, и не бродяга какой-нибудь, судя по одежде, а я в одежде разбираюсь – пятнадцать лет метрдотелем проработал, всякую шелупонь на раз вычисляю. Такие дела: сначала решил, что пьяный, – кивнул пенсионер в сторону трупа. – Перебрал человек, с кем не бывает? А потом сообразил, что к чему, когда в лицо ему глянул. Я мертвых по лицу влегкую определяю – по молодости санитаром в морге подрабатывал. Ну вот, констатировал смерть и вас вызвал.

– Правильно сделали, что вызвали. А собака ваша где?

– Так дома же. Я вам позвонил и домой пошел.

– Вы ничего подозрительного не заметили? Может, кого-нибудь по дороге встретили? Или на пустыре кого видели? – продолжал задавать вопросы Небесов.

– Да кто же в такую погоду по ночам здесь сидеть будет? Не было никого. Хотя обождите. Когда мы с Угриком со двора вышли, со стороны пустыря быстро шла одна деваха. Даже не шла – бежала. Оно и понятно, почему бежала – мокнуть-то кому охота? И так изгваздалась, как чучело огородное. Босоножки на высоченных каблуках – как она на них не навернулась? Я бы в такой обуви сразу распластался бы, хоть сноровка у меня будь здоров, я в детстве фехтованием занимался. Волосы рыжие развеваются, как у ведьмы, куцая курточка посюда, – свидетель провел ребром ладони по талии, – юбка короче некуда, прости господи. Сразу видно – жрица любви. У меня на их сестру глаз наметан – я, когда в гостинице работал, на путан насмотрелся. Мы еще с Угриком подумали: чего ее через пустырь понесло? Денег на такси, что ли, не хватило, чтобы до дому доехать? Им же клиенты на такси дают или сами отвозят, – проявил осведомленность Рыбаков. – А этой, видно, не повезло.

– Куда она пошла, не видели? – спросила Валентина Семирукова – молоденькая следователь. Она пока чувствовала себя здесь не в своей тарелке и все больше молчала. До этого ей серьезных дел не доставалось – обычно поручали бытовуху, где все просто и прозрачно, тогда как Валя мечтала о запутанном, громком деле со страстями и страшными тайнами. Или хотя бы просто запутанном.

– Видел, барышня, а как же. Глаз у меня зоркий, не смотрите, что я старый – я до сих пор всю таблицу вижу. В шестой дом пошла, шалава. Постояла немного, как бы прикидывая, пустят ее домой или нет, и нырнула в крайнюю парадную.

– Михаил, – обратилась к Небесову Семирукова. – Нужно будет тщательно обойти шестой дом и найти эту женщину. Рыжие волосы – деталь весьма приметная, так что, думаю, справитесь.

– Угу, справимся, – хмыкнул Михаил со снисходительной улыбкой. Сами, мол, с усами, не первый год работаю, в отличие от некоторых.

Валентина от этого его «угу» поежилась. Оно царапнуло по ее самолюбию. Она понимала, что у коллег опыта куда больше, чем у нее, и поэтому они, как этот оперативник, посматривают на нее свысока и ее распоряжения воспринимают если не в штыки, то снисходительно. Но она не виновата, что в данном случае руководить процессом приходится именно ей и давать указания – ее прямая обязанность.

Валя сделала вид, что не заметила сарказма. Она отпустила свидетеля домой и принялась дальше осматривать место происшествия.

Погибшим оказался мастер по интерьеру, работавший в строительной компании «Милый дом» Плюшев Елисей Витальевич. Это явствовало из найденного в его кармане пропуска. Елисею Витальевичу было неполных тридцать лет, он был зарегистрирован в четырнадцатом доме по Яхтенной улице и, судя по тому, что Яхтенная находилась рядом, проживал там же. А эта информация стражам порядка стала известна из паспорта потерпевшего, обнаруженного тоже в кармане, но уже в другом.