Колдовская метка - [9]

Зоркий остановился перед Хьелльрунн. Серебряная маска почти касалась её носа.

– Как твоё имя, дитя?

– Хьелльрунн Вартиаинен, – ответила она.

У Стейнера мгновенно взмокли ладони. Неужели иерарх выбрал её не случайно? Разве брат не узнал бы, что родная сестра заражена драконьей скверной? Люди шепчутся, что человеческое тело отвергает колдовство: бледнеет кожа, скрючиваются или отнимаются конечности. Хьелльрунн выглядела здоровой. А ещё молва приписывает меченым чудные сны или способность читать чужие мысли. Ничего подобного за Хьелль не водилось, и всё же Стейнера вдруг охватила уверенность, что сестру непременно заберут на корабль и навсегда увезут на Владибогдан. Юноша пообещал себе: если иерарх сейчас отвернётся, если Хьелль пройдёт последнее Испытание, он станет для неё лучшим братом, будет заботиться о ней до конца своих дней.

– Что ж. – Голос Ширинова громом разнёсся над площадью. – Посмотрим, что нам откроется.

Раздался плач. Дети дрожали и бессмысленно глядели в пространство. Хьелльрунн, стиснув кулаки, держала голову прямо, как велел брат.

– Умница, Хьелль, – выдохнул Стейнер. – Не показывай страха.

Ширинов вновь уткнулся маской ей в лицо, и молодой кузнец забыл, как дышать. Но вот иерарх отвёл взгляд и заковылял прочь: Хьелльрунн потеряла для него интерес.

Испытания проходили по-разному. Порой Зоркие хищно осматривали детей одного за другим и, не найдя следов колдовства, быстро отпускали. В таком случае везло первому, а вот последний до самого конца мучился невыносимой тревогой.

– Ожидание подобно смерти, – любил повторять Вернер. И теперь, волнуясь за Хьелльрунн, Стейнер в полной мере это познал.

Одни говорили, что колдовская метка источает запах, чувствовать который способны лишь Зоркие. Другие верили, что она клубится на холоде призрачным облаком или тенью. Стейнер же не знал правды и просто радовался, что свои Испытания уже прошёл.

Ширинов осматривал детей не по очереди, не ряд за рядом, а неспешно прохаживался и беспорядочно кружил. Иерарх Хигир так и не тронулся с места – не пожелал или не смог ходить среди детей, и изучал их издалека.

Трижды иерарх Ширинов возвращался к Дитлефу, чтобы обнюхать, пока мальчик не побледнел, как молоко, а волосы на лбу не слиплись от пота. Родителям в такое время не поплачешься. Тех, кто потерял сознание или, хуже того, не сдержался и опорожнил мочевой пузырь, дразнили весь месяц после Испытания. Стейнер задумался, не могли ли Зоркие передать часть своей жестокости детям?

Тянулись тягостные мгновения. Кто пожелает носить драконью скверну? Кто захочет проклятие колдовских сил? Семьдесят пять лет Империя старательно изживала все следы драконов, уничтожала всякого, кто обладал их даром.

Иерарх кружил по рядам, топтал комья грязи, с ненавистью вонзал трость в землю. Затем Ширинов вновь приблизился к Хьелльрунн, и Стейнер беспомощно ожидал, как ему казалось, неизбежного.

– Ступайте, дети Циндерфела, вы свободны, – рявкнул старик.

Он устало и измученно опёрся на трость, словно был разочарован. Кто-то облегчённо вскрикивал, остальные же собрали остатки сил и поспешили убраться прочь. Хьелльрунн подошла к брату, неуверенно ступая, будто спросонья.

– Не верится, – прошептала она. – Когда он подошёл ко мне вначале…

Брат с сестрой крепко обнялись, и Стейнер подавил всхлип, но Хьелль и сама хлюпнула носом.

– Идём, – юноша глянул на иерархов. – Расскажем новости отцу.

Они вместе выскользнули из дворика с улыбками на измученных лицах. Стейнеру не терпелось оказаться дома и навсегда забыть об этих пытках.

– Всё закончилось, Хьелль. Больше тебе не придётся проходить через это.

Сестра кивнула и улыбнулась сквозь слёзы, струящиеся дорожками по щекам.

– Сегодня сделаю рыбную похлёбку, – пообещал Стейнер.

– И варёный картофель с маслом и травами?

Он кивнул. Не лучший праздничный ужин, но важно праздновать маленькие победы. В Циндерфеле других и не бывает.

– Стой, – Хьелльрунн замерла.

– Что случилось?

– Брошь. Она отстегнулась. Я почувствовала, что она упала, но не видела, куда.

Они принялись искать брошь Марека в грязи, пока вокруг родители обнимали детей.

– Где-то здесь, – сказал Стейнер, разглядывая грязь под ногами.

– Нужно её найти, – взмолилась Хьелльрунн. – Она мамина.

– Знаю, – ответил юноша. Он не верил предрассудкам, но грубый кусок металла явно принёс сестре удачу, позволив выскользнуть из лап Зорких.

– Вы! Стойте!

Стейнер замер, как и люди вокруг. На их лицах разлилась тоскливая тревога. Ширинов и Хигир вынырнули из арки, на серебряной маске красовалась застывшая улыбка, а на бронзовой навек отпечатались нахмуренные брови.

– Беги, Стейнер, – прошептала Хьелльрунн.

Двое солдат присоединилось к иерархам, выскользнув из школы. Вниз по улице ждали ещё двое имперцев.

– Некуда бежать, – ответил ей брат. – От имперцев не сбежишь.

Ширинов ковылял к ним, оставляя в грязи след от волочащейся трости. За его спиной хмурой громадой маячил Хигир.

– Брошь! – прошептала Хьелль, бешено шаря взглядом по земле.

– Забудь, её уже не вернёшь, – отмахнулся Стейнер и теснее прижал сестру. – Спрячься за меня.

4 Стейнер

«И хотя общество обычно избегает подобного разделения, Святейший Синод выстроил иерархию: послушник, брат/сестра, святая мать/святой отец, священник, иерарх, экзарх, патриарх/матриарх. Синод вверяет Испытание самым преданным из святых матерей и отцов, и всё же порой он призывает более искушённые умы».