Колдовская метка - [5]

– Извини за утро. Я не против твоих улыбок, просто сегодня я сама не своя.

Стейнер приобнял сестру за плечи, притянул к себе и, зарывшись лицом в спутанную копну волос, поцеловал в макушку.

– А чья же? Уж не моя ли?

– Я не то хотела сказать.

– Такая уж мне досталась сестра – сложная, угрюмая, нечёсаная и славная. Другой и не надо.

Хьелль невольно улыбнулась.

– Я извиняюсь, а ты говоришь «сложная и угрюмая»?

– А что надо сделать? – усмехнулся Стейнер, объятия теперь больше походили на стальной захват.

– Отпустить меня, дубина. Я, может, и нечёсаная, а ты – немытый.

Они шли петляющими мощёными улицами мимо приземистых домов и почти не встречали людей – немногие набирались храбрости выйти за порог.

– Тихо сегодня, – заметил Стейнер. – Все попрятались из-за этих солдат.

– Я дальше не пойду, – испугалась Хьелльрунн, чувствуя, что во рту пересохло, а к горлу подкатывает тошнота.

– Нельзя уступать их власти, Хьелль. Это Нордвласт – здесь сердце могучего севера! И как мы можем говорить про нашу силу, если трусим купить еду в собственном городе?

– Я боюсь вовсе не солдат, а Зорких.

– Без колдовской метки страшиться нечего, – возразил Стейнер, но Хьелльрунн уже наслушалась этого вдоволь. Недалёкие и заурядные жители Циндерфела любили бездумно повторять избитую фразу.

Стейнер замедлил шаг и украдкой взглянул на сестру.

– Утром ты сказала…

– Я просто разозлилась. Ничего колдовского во мне нет. Зорких я боюсь вовсе не из-за метки. Нетрудно догадаться, что эти дряхлые старики делают с девушками моего возраста.

Стейнер вздрогнул. Она отлично знала, что брат до сих пор воспринимал её, как десяти-одиннадцатилетнюю девочку. В свои шестнадцать в её теле пока не случились естественные для ровесниц перемены, и она чувствовала, будто застряла в детстве.

– Сходи-ка к Хокону, купи баранью шею или говяжью голень, – велел парень, пожимая плечами. – Не знаю, что из этого будет дешевле.

Он высыпал сестре в ладонь пару монет и приложил палец к губам – дескать, Мареку ни слова.

Вся лавка помещалась в одной комнате, заставленной чёрными столами вдоль трёх стен. Входную дверь украшала деревянная решётка с мутными бугристыми стёклами, сквозь которую на мясо падал тусклый дневной свет. В глубине каморки горели две лампы, разгоняя сумрак.

Хьелльрунн сказала, за чем пришла, и стойко выдержала кислый взгляд мясника – крупного, грузного мужчины, лысого, но с бородой такой длинной, что в ней легко перезимовала бы парочка зверей. Маленькие глазки прятались под тяжело нависающими бровями, что придавало ему вечно угрюмый вид.

Мясник назвал цену, и Хьелльрунн замешкалась, пересчитывая монеты.

– Раньше голень стоила дешевле, – не подумав, выпалила она.

Хокон пожал плечами, вытер жирные ладони о фартук и скрестил руки на груди.

– Нельзя ли немного снизить цену?

– Всем хочется есть, – ответил мясник.

– Почему так долго, Хьелль? – В лавку проскользнул Стейнер. Для такого здоровяка двигался он бесшумно и часто заставал Хьелльрунн врасплох.

– Я… – Взгляд девушки метнулся от брата к мяснику и монетам в ладони.

– Не сошлись в цене? – догадался Стейнер с ноткой угрозы в голосе.

– Жёнушка твоя, а? – поинтересовался Хокон. – Или девицу завёл?

– Нет, – отрезал молодой кузнец. – Сестра.

Мясник натянул улыбку, сальную, как и его передник, и раскинул руки.

– Что же ты молчала, малышка?

Вздохнув, Хьелльрунн посмотрела на брата.

– Вы же знаете, кто я, – заметила она. – И всё норовите меня обмануть.

– Значит, такое происходит не впервые? – Стейнер впился в мясника острым и тяжёлым, как гранит, взглядом.

– Да я же просто дурачусь, – оправдывался Хокон. – А девчонка всё воспринимает всерьёз.

– Когда в следующий раз придёте в кузницу, мы обязательно подурачимся вместе, – отчеканила Хьелльрунн.

Она схватила свёрток, грохнула о прилавок горстку монет и вылетела из полутёмной лавки.

– Я же не со зла, – оправдывался Хокон.

– Само собой. – Тон Стейнера ясно давал понять обратное.

Лицо мясника окаменело, а глаза остановились на Хьелльрунн, которая ждала брата снаружи.

– Берегись, кузнец, – хрипло прошептал Хокон, перегнувшись через прилавок. – Неладно с ней что-то: вечно рыщет по лесам, собирает травы, вороньи перья, грибы. Сестра или нет, но она точно не в себе.

Хьелльрунн услышала и оцепенела от страха. Она торопливо оглядела прохожих, но люди не желали ввязываться в неприятности и поспешно, не поднимая глаз, пробегали мимо. Кажется, никто не обратил внимания на злые слова мясника. Вскоре появился раскрасневшийся Стейнер. Стиснув зубы, он яростно сжимал кулаки.

– Прости, – виновато пролепетала Хьелльрунн.

– Ты ни в чём не виновата, – заверил брат, но ей с ужасом показалось, что думает он иначе.

– С ним всегда так – вечно не ладится.

Стейнер ничего не сказал, лишь резко кивнул. Они зашагали вниз по улице, и Хьелльрунн с трудом поспевала за братом, то и дело поскальзываясь на серой слякоти, покрывшей мостовую.

– Глянь-ка! А вон и Кристофин. – Возле булочной Хьелль заметила дочь трактирщика, занятую разговором с какой-то женщиной.

Стейнер поднял голову и удивлённо наморщил лоб.

– А это ещё кто?

Собеседница Кристофин выглядела диковинно для здешних мест и, судя по насмешливой улыбке, знала об этом. Циндерфел привык к редким гостям с Шанисронда, но незнакомка разительно отличалась от них, и не только цветом кожи. Она была светлее темнокожих моряков с Дос-Фесха, а разрезом глаз напоминала жителей Дос-Кара. Угольно-чёрные волосы чужестранки струились до талии, и с первого взгляда трудно было угадать её возраст. Она носила жилет из оленьей кожи и такие же сапоги до колен, а рукава рубашки закатывала до локтя, выставляя напоказ браслеты – медные с прозеленью, блестящие гагатовые или матовые из слоновой кости. У бедра висела сабля – и не просто красивая безделушка, если верить шрамам на предплечьях.