Кольцо с бирюзой - [18]

Дул резкий ветер, но наблюдавших согревало тепло, исходившее от толпы. Толпящиеся на площади толедцы расступились, как волны Чермного моря[28], пропуская донов города, правящего коррехидора, регидров более низкого уровня и, наконец, кабальеро, одетых в праздничные доспехи, сделанные из серебра, привезенного из Нового Света. Они прошли мимо нового загадочного высокого предмета, скрытого под покрывалом в центре площади.

Шейлок, вместе с Лией наблюдавший за происходящим с удобного места у южного прохода под аркой, почувствовал, как застыла его жена, и проследил за ее взглядом, когда в ряду ниже клира стали занимать места рыцари — аристократы. На скамье, обитой зеленым бархатом, он увидел Себастьяна де ла Керду, своего тестя, который смотрел мимо него, как и в тех трех случаях со дня свадьбы, когда их пути пересекались в ненавистном соборе. Не смотрел он и на Лию. Сейчас жесткий взгляд де ла Керды был направлен на что-то непонятное в центре площади. В своем наряде из зеленого шелка и в черной шляпе выглядел он сегодня величественно.

Шейлок похлопал жену по плечу.

Толпа зашумела: вывели заключенных. Их было только четверо, и анусимы, тайные иудеи, ради своей безопасности рассеявшиеся в толпе, вытягивали шеи, взволнованно высматривая, кого же пятого нет среди тех, кто шел в санбенито — балахоне с нашитыми спереди и сзади крестами святого Андрея желтого цвета. Закованные в кандалы заключенные высоко держали головы под высокими желтыми колпаками, разрисованными пламенем и карикатурными изображениями пляшущих чертей. За несчастными верхом на лошадях ехали стражи Святого Братства с символами ордена, крепко сжимая в руках длинные пики.

Один за другим заключенные подходили к грязной площадке перед трибуналом. Одного за другим их допрашивал священник инквизиции: «Верите вы в то, что Иисус — Бог? Верите вы в то, что его матерью была Дева Мария? Верите вы в то, что папа — наместник Бога на земле?» Каждый соглашался, что все это правда, и признавался в своей ереси. У каждого конфисковали имущество и приказали носить санбенито три года. Жены и дети этих мужчин и их родители кинулись к ним, плача, но их увели двоих в ссылку и двоих снова в тюрьму.

Шейлок знал их всех и шепнул это Лии. Лишь один из них был настоящим членом общества анусимов, настоящим тайным иудеем. Но без помощи отца Хайма (который теперь был близок к тому, чтобы упасть в обморок на своей высокой скамье) разошелся слух, что остальные трое были арестованы по одному только подозрению в иудаизме: горящие свечи, хотя в вечер пятницы все еще было светло, как днем, покупка на базаре алхерас вместо добрых испанских свиных сосисок.

Вывели пятого заключенного. На нем не было санбенито и конусообразного колпака — только рваное шерстяное одеяние. Лицо его было в синяках и кровоподтеках. Насмешливые крики толпы стали громче; его обзывали дьяволом, убийцей Христа! Он обратил лицо к небу и засмеялся окровавленным ртом с выбитыми передними зубами. Лия сразу узнала его и затаила дыхание. Это был человек из дома отца, первый слуга, который вел ее по лабиринту улочек старого еврейского квартала, не сказав ей, откуда он знает эти места. Она никогда не знала его тайного имени.

Теперь Лия гадала, кто же выдал его Святому Братству.

— Он — упрямец, — тихо сказала девочка, стоявшая рядом с Лией. — Он не раскаивается.

Посмотрев в ее сторону, Лия узнала дочку мавра — оружейника, чья лавка находилась через три дома от того места, где они находились. Девочка стояла на ящике. Она посмотрела на Лию теплыми темными глазами, потом перевела выразительный взгляд на руку Шейлока, обхватившую столб. Синий камень на его пальце сиял. Она снова взглянула на Лию и улыбнулась.

Охваченная страхом перед кричащей толпой, Лия не нашла в себе сил ответить ей — она только молча смотрела на нее.

Громкая речь епископа показалась Лии назойливым жужжанием. С трудом оторвав взгляд от мавританской девочки, она наблюдала, оцепенев от ужаса, как вооруженные стражники стягивали белое покрывало, закрывавшее какой-то предмет в центре площади. Когда покрывало убрали, толедцы издали громкий крик. Это была неровная высокая гора, сложенная из вязанок дров.

По сигналу коррехидора человек в черном капюшоне приблизился к костру, встал на колени и поднес факел к его основанию. Сухие дрова мгновенно вспыхнули, казалось, дым от него вознесся прямо к Богу, а в это время человек в черном капюшоне схватил упрямца и безжалостно, быстро свернул ему шею огромными руками. Потом он поднялся по грубо сколоченной лестнице на погребальный костер и, как тюк тряпья, бросил на него труп.

* * *

— Они не стали бы спрашивать его прилюдно, — сказал дома Шейлок. Он разгрыз куриную косточку и высасывал костный мозг. — Они не хотели слышать, как он скажет: «Адай Ехад, Господь един». Это не для добрых христиан Толедо.

Лия с отвращением взглянула на него:

— Как ты можешь есть?

Шейлок пожал плечами.

— Я прочесал пятьдесят фунтов шерсти в мастерской, прежде чем увидел эту пародию на религию и справедливость. Я голоден.

Но аппетит у Шейлока стал заметно хуже три недели спустя, когда он вернулся поздно ночью после встречи с членом Святого Братства. Муж пропадал несколько часов, и Лия, обезумев от беспокойства, как раз решила набраться смелости и отправиться по темным улицам к его отцу, Гоцану, когда дверь открылась и появился Шейлок в порванной одежде, с пепельно-серым, хоть и не в синяках, лицом. Лия, всхлипывая, бросилась ему на грудь. Он ласково взял ее за локти и рассказал, что произошло.