Кольцо предназначения - [19]

«Сошлись – пусть живут!» – очень серьезно говаривала в таких случаях бабушка Веры, мамина мама. Вероника старая и Вероника маленькая – так их раньше звали, когда была семья. Вера свою бабушку любила, и та любила ее, казалось, гораздо больше, чем свою вторую внучку. Они были очень дружны – еще раньше, когда Вероничка училась в школе. Она часто ездила к бабушке в гости – крошечная квартирка в старинной части города была набита, словно сундук, забавными диковинками, чудесными мелочами. Но сама Вероника Андреевна у них бывала очень редко. Вера понимала, что бабушка давно и серьезно в чем-то не поладила с отцом, но разговора об этом не поднимала никогда.

После смерти дочери Вероника Андреевна сильно сдала. Крепкая женщина сибирской закалки в два месяца превратилась в дряхлую, расплывшуюся старуху. Она всегда стремилась хорошо выглядеть, ухаживала за собой, делала маникюр, красила рано поседевшие волосы в светло-каштановый цвет, носила английские костюмы и блузки с жабо. Но погибла, ужасно, бессмысленно погибла Вера, и все потеряло смысл. У внучек своя жизнь, кто будет интересоваться старухой? Вика вышла замуж, уехала в Гамбург, прислала одну только открытку с красивым видом. Три строчки, округлые, бессмысленные слова. Вероника, любимица, отделывается телефонными звонками, теми же незначительными фразами.

Вероника-маленькая пришла в гости к Веронике-старой только в конце мая, принесла бутылку вина, коробку любимых обеими эклеров.

– Что празднуем? – бодро спросила Вероника Андреевна, расцеловав внучку. – Калину в кругу? – Внучка писателя-драматурга, она любила сдобрить обиходный разговор колоритным оборотом изустной народной речи, по-старинному назвать какие-либо привычные явления или сверкнуть вдруг поговоркой. Умела она и виртуозно материться – правда, при внучках этого таланта старалась не проявлять, но как-то обругала агрессивного пьяницу, приставшего к ним на улице, да так, что он съежился и «уполз в сторонку».

– Да ничего. С горя пьем.

– С горя пить не надо. Спиртное – катализатор. Как огонь. Ускоряет и углубляет те процессы, что в человеке происходят. Пить на радостях – еще больше радоваться. Пить с горя – сильнее горевать.

– Ладно, будем тогда с радости. У меня, например, большая радость. Родной отец женится! Разве не праздник?

– Юрий женится?

Вероника Андреевна медленно опустилась в кресло, не отрывая взгляда от внучки. Яркое солнце из окна осветило ее, и у Веры больно екнуло сердце. Она старая, совсем старая! И одета в линялый фланелевый халат. Откуда такой халат, бабушка сроду не ходила дома в халатах!

– Как женится? На ком?

– На женщине, – пожала плечами Вера. – На ком же еще? Зовут Светлана, она его секретарь-референт.

– Как он быстро...

– Я тоже так думаю. Слушай, бабуль, а ведь ты отца никогда не любила...

– Веруша...

– Не спорьте, Вероника Андреевна. Я знаю. Могу я тебя теперь спросить – что тебе в нем не нравилось?

– Ничего определенного ответить тебе не могу. Человек он всегда был серьезный, ответственный, хороший муж из него получился... Но ты верно заметила, не лежало у меня к нему сердце с самого начала. Перед тем как Юрию с Верой зарегистрироваться, я сон увидела. Такой страшный, что утром первым делом к зеркалу побежала, смотреть, не поседела ли?

– А какой сон? Расскажи?

– Негоже об этом вспоминать... Ну да слушай.

Вероника Андреевна откинулась на спинку кресла, закрыла глаза. Голос ее изменился – теперь он звучал звонко, ясно, словно вернулась она в ту пору, когда еще были силы, и здоровье, и молодость, и живая, прекрасная дочь в коротеньком, по моде, свадебном платье кружилась перед зеркалом...

– И вот приснилась мне сумеречная, темная долина. Холмы песчаные в ней и песок холодный, как лед, а где-то рядом море дышит, солью пахнет. Как-то сразу ясно стало, что нет воздуха в этой пустыне, но дышать все же можно. Иду, а мне человек навстречу. Испугалась, а потом вижу – это Федор Ильич...

– Прадедушка?

Но Вероника Андреевна не слышала внучку.

– И на лицо он, как я запомнила, и фигурой тот же, а все же кажется мне, что он – мальчик, лет двенадцати, не больше. Просто знаю, и все тут. И говорит он мне: не допускай Веру до замужества. Не ее это муж, чужой. Пусть дождется своей судьбы. Тут у меня голос прорезался, я его и спрашиваю: деда, а ты-то что тут делаешь? Что за место такое страшное? Рай это, ад ли? Не рай и не ад, он мне отвечает. А вот при жизни своей, в юности еще, разлучил двух влюбленных и за то обречен по этой пустыне скитаться, ни солнца, ни звезд не видеть. Море слышу и чую, а дойти до него не могу. Если встретятся они, узнают друг друга – тут мне и свобода будет, и море я снова увижу, и солнце, и крик чайки услышу над волной... Говорит, а сам трясется, словно от холода. Деда, говорю, что ж ты дрожишь? Дай я тебя укутаю, согрею! И вроде платок на мне шалевый, клетчатый, что до сих пор лежит где-то, и хочу я Федора Ильича обнять, платком укутать. Обхватила его руками, а он прахом рассыпался... Я как закричу! Так и проснулась от собственного вопля.

– Да, страшный сон, – посочувствовала Вероника. – Бабуль, а про каких Предок влюбленных говорил? Как могут они соединиться? Ведь сколько лет прошло!