Кольцо - [4]

Возносясь вверх, она прижалась к нему. Почувствовав ее так близко, он понял, что все правильно. На площадке двадцать второго консьерж тряхнул прямыми волосами и, многообещающе закатывая глаза, попытался что-то изречь, но Владислав Андреевич не дали ему развернуться и с редкой для них бесцеремонностью подтолкнули обратно к лифту.

- Вы свободны, - неожиданно высоко прозвенело под круглыми сводами.

Вставив ключ, он увидел себя со стороны, (как цитата - гигантская дверь в хичкоковском "Процессе") и, загадочно глянув на Катю, нажал ручку.

Эффект был ошеломляющий! Увидев зал, Катя зажмурилась, прижала руки к груди и запрыгала как в детстве, часто-часто, вздымая к попке свои маленькие каблучки. Потом сорвалась с места и побежала куда-то в глубь дома, расталкивая перед собой бесконечные двери. Каждое открытие озарялось ликующим выкриком. Он медленно поплелся вслед.

Новый дом вызывал в нем странные ощущения. В отличие от Кати, он видел в нем не новизну, а окончательность времени.

Квартира, из расположенных по кругу сегментов, нарезанных и разделенных прокладками стен, как куски торта "Прага", кружила ей голову неотступным запахом шоколада.

Что это? (Дверь!) - вопрошала она самоё себя (Еще дверь?) или не себя, а что-то близкое ей, но другое, неземное создание (Снова дверь...), которому на миг приоткрыли щелку (Ап!) в запредельный загадочный свет (Оп-па!), в котором и должно жить таким, как она, получившим наказ увидеть светлое будущее (Ха-ха!), вместо добитых отцов (Ба-бах!).

Она стояла в дверном проеме и строила рожи. За ней была бесконечность.

Теперь она могла поцеловать его. Она подошла и подставила свои податливые губы. Но когда она приблизила лицо, в темном дрожащем зрачке мелькнула тронувшая его тревога.

Она уже сидела на полу, выставив вперед колени и чуть раздвинув ноги. Он опустился перед ней и пополз, не опуская взгляда.

- Удав, - улыбнулась она.

Он ухватил ее за щиколотки и замер, вытянув шею и нетерпеливо дергая кадыком. Удерживая ее туфли за тупые лаковые рыльца, он протиснул голову дальше или, вернее, ближе, еще ближе, и, наконец, лизнул ее прямо там, заставив застонать. Она выгнулась от накатившего спазма, и, непроизвольно сдвинув колени, откинула голову.

Солнце расточало по стенам алый отблеск. От туфель несло грушевой эссенцией. Где-то далеко-далеко внизу струился и тек проспект. Они так и лежали на полу, и она перебирала пальцами его взмокшие волосы.

Так было. И так будет всегда. Сколько им там осталось? Весь этот век.

Щелкнуло окно. Снаружи потянуло неслышным ветром. Лепет ее восторженного испуга, доносившийся со стороны ванной, вторил недавно затихшим всхлипам.

Идея начать новое время с белого листа, хоть не была задумана изначально, оказалась вполне на месте. Теперь, когда на всех, без разбора, свалился никому неведомый милленниум, он потребовал ответа от каждого. Смерть Жени свела их намертво, потребовав решения ва-банк.

Новый век представлялся ему новым домом, куда въезжаешь, принюхиваясь к запаху свежей краски. Но среди начерно разгороженных комнат и необработанных стен, в сквозной гулкой пустоте нового времени он ощущал себя потерянным и посторонним. Увидев знакомое до одури нагромождение декорационных стенок, заряженных на кругу, он, сознавая за каждой дверью бесконечную череду других дверей и переходов, пугался вдруг открывшейся ему перспективы, и, ковырнув на полу засохшее пятно краски, впервые спросил себя: зачем же мне столько? Имея в виду именно время, а не место.

Определенно он знал только одно - последнее его убежище на земле будет именно здесь, в этом забранном стеклом маленьком кубике неба, и никуда ему отсюда не деться.

Катя стояла под душем, ревниво следя за собой в запотевшем стекле. Тело само набрасывало автопортрет, не заботясь о форме, а просто даря от щедрот своих, легко, первозданно, как бог на душу положит. Вода била ровным единым током, дробя, вымывая, шлифуя, плеща у ног и вылетая в трубу.

Влад прислушался к шуму потока, к чистым ритмам, выбиваемым дождем. "Ты скажешь, ветреная Геба..." За полупрозрачным экраном с легкой диагоналевой строчкой ее тело виделось ему фрагментарно - наплывами, бликами, когда она приближалась к стеклу. Эта тайнопись живых пятен, сменяемых, как листки блокнота, делала каждый набросок значимым и полноценным. Истертую линию щек и летучие струи грудей, и размытый грозой овал живота и бедер... "Громокипящий кубок с неба..." Сквозь перепляс струй она пела, звенела, брызгалась, хлюпала. "Смеясь, на землю пролила..." Слава знал, как только он попытается отодвинуть экран, все прекратится. Вода выключится, тугие сосульки струй втянутся обратно в дырчатый домик, поток уйдет из-под ног, оставив на скользкой подстилке мокрую женщину с подурневшим простецким лицом. И ничего больше.

Он тихо вышел из ванной, унося стремительно смываемый образ и пытаясь затолкать его подальше в подсознание, впрок.

Покупка квартиры, которой Влад решил залатать сразу несколько прорех своей жизни и на которую он возлагал столько возможных сдвигов и перемен, теперь, наконец осуществившись, теряла для него всякий смысл, обесцениваясь до дурацкой причуды.