Кольцо Изокарона - [2]

— Нет, — сказал он, — не полегчало, и, надеюсь, понимаете, почему.

— Нет, — сказал я, — и не надейтесь: не понимаю, хотя, честное слово, очень хочу понять.

Гость посмотрел на меня так, словно теперь ему пришла очередь сомневаться в моей умственной и душевной полноценности.

— Но вы же прочли до конца!

— Прочел, — согласился я. — А что оставалось делать?

— Прочли про коричневый конверт, волосатого мальчика и кольцо?

— Да, ну и что же?

— Как — что?! — искренне изумился он.

Я снова начал время от времени пожимать разными плечами.

— Ловкий, но не слишком уж оригинальный, хотя и практически беспроигрышный прием, — устало вздохнул я. — Крючок-заглотыш, забрасываемый в пасть читателю, — чтобы изрядно поломал голову, чем же на самом деле всё кончилось и кончилось ли вообще, — и одновременно зацепка на будущее: авось когда-нибудь, простите, да разрожусь еще раз и напишу продолжение; зацепка и для публики, и для себя, — чтобы тянуло за душу, как незавершенное дело: наполовину вымытое, к примеру, окно или недобритая щека.

— Я, сударь, не мою окон, — холодно процедил он.

— Охотно верю. Но ведь бреетесь же иногда? Вот и представьте следующую картину: мы издадим ваше, повторяю, весьма любопытное сочинение; тираж расхватают, возможно, потребуют еще, начитаются всласть — не исключено, что некоторые до кошмаров, но это уже другой вопрос, — захотят продолжения — и вот тогда-то заноза с мальчиком и кольцом томно заноет, защиплет в груди, засосет под ложечкой, и вы с новым юношеским энтузиазмом и пылом засядете за новые невероятные приключения вокруг очередного нового Волчьего замка. Хау!

С минуту он молча глядел на меня глазами голодного вурдалака, а потом сварливо заявил:

— Нет!

— И что же на сей раз — нет? — полюбопытствовал я.

— Я не напишу больше ни строчки, — торжественно сообщил он.

— А почему?

— А потому, что теперь писать будете вы!

— Да! — Я даже не удивился. — В самом деле? И о чем, позвольте узнать? К тому же учтите: я книг не пишу, я их только правлю.

Он небрежно махнул рукой:

— Это будут уже ваши проблемы. Когда затянет с головой, о чем писать, поймете сами, увидите.

Ну, наконец-то я, кажется, обрел полное моральное право рассмеяться громко, весело и непринужденно. А отсмеявшись, прокаркал:

— Да вы, сударь, еще больший экстравагант, нежели я предполагал в начале нашего разговора. Но согласитесь, беседа мало-помалу сместилась в несколько иное русло по сравнению с исходным. Вы пришли сюда, желая — не желая того, но чтобы издаться. Я, по долгу службы, встал неколебимой естественной преградой на вашем тернистом и скользком пути. Эту преграду — то есть, меня — вы успешно преодолели, и я делаю вам сейчас вполне официальное заявление: мы принимаем рукопись к изданию, заключаем с вами договор, и через некоторое время (только не морочьте мне, пожалуйста, больше голову) книга выйдет в свет — туш! Итак, вы удовлетворены, сударь?

— Нет.

…Эх, наверное, мало пожил я еще на свете, подумал я, маловато потрудился на ниве просвещения (или затемнения) населения, потому что такого типа в моей коллекции монстров еще не бывало.

Хотя сие общеизвестно, не грех лишний раз и напомнить, что середь так называемых писателей помимо нормальных людей довольно шизофреников и дебилов, полудурков и целиком гармонично завершенных идиотов, проституток обоего полу, пьяниц и забулдыг, наконец, просто полуграмотных, едва могущих связать пару слов без того, чтоб не споткнуться, не отличающих тире от дефиса, а запятой от апострофа, девственно чистых умом творцов-демиургов, которые, как то ни удивительно, все поголовно-искренне одержимы чудовищной по своей жестокости для хоть мало-мальски нормального человека идеей: они, и только они, способны (должны, обязаны, призваны!) донести (принести, занести, поднести) до читателя им, и одним только им ведомые истины (аксиомы, теоремы, постулаты), потому что никто кроме них не разбирается так хорошо и разносторонне в филателии, сельском хозяйстве, инфляции, любви, тайнах души, войнах, промышленности, политике, бельканто и абортах.

Таких чудовищ, повторяю, было в моем паноптикуме-гербарии предостаточно, но вот теперь рядом сидел человек — не проститутка, не забулдыга и вроде не совсем сумасшедший, — которому удалось вполне прилично связать даже не два, а несколько тысяч слов, и который вынудил меня, без протекции начальства и нажима со стороны высоких покровителей, предложить ему то, что я ему предложил, и который…

— Но почему же, черт подери, "нет"?! — громогласно возопил я.

Ответ его был тяжел как булыжник:

— Потому, что история не закончена.

— Ага, — кивнул я, — понимаю. И заканчивать ее, разумеется, придется мне?

Он тоже кивнул:

— Разумеется.

От такой наглости я вспотел.

— Но почему?! — возорал я.

— Да потому, что когда вы, все хорошенько обдумав, придете ко мне домой…

— Вы покажете мне волосатого мальчика! — догадался я. — Так?

Однако чувство юмора действительно не числилось в списке его добродетелей либо же недостатков.

— Мальчик ушел, — с тихой укоризной проговорил он. — Разве вы забыли? Мальчик ушел, но я покажу вам кольцо и конверт…

— Да-да, — сказал я. — Конечно. Кольцо и конверт. А мальчик ушел. Но постойте… — И только тут в голове моей что-то зашевелилось.