Тани невольно улыбнулась. Всё-таки Дэн хоть и трепло, но всегда настроение поднимет.
Позавтракав, они не спеша вернулись за вещами и двинулись к Максу в спортзал.
***
В раздевалке Элле бросил сумку на скамью, открыл свой шкафчик.
— Дэн, слушай, а на чём нам добираться к этому археологу? Я только сейчас что-то сообразил — он же на Кленовой улице, это же, блин, моргот знает где! Такси придётся брать, а у меня уже пусто… Кончился золотой запас на месяц.
— Да потому что понтоваться меньше надо перед Тани. Она же предлагала за тачку заплатить, когда вы к эльфам гоняли. Ладно, сегодня я спонсирую.
Элле тем временем облачился в доспехи из мягкого тяжёлого пластика. У него латы эльфийских серо-зелёных цветов и чёрная кольчужная рубаха. На левом наплечнике темнела глубокая борозда — след от настоящего, не заговорённого меча.
На спортивные мечи накладывают специальные чары, и такой меч рассечь доспехи или шлем не может. А в тот раз пацаны баловались (давно, года полтора назад) и бились обычными сувенирными мечами, снятыми со стены в холле. Мечи оказались не такими уж сувенирными, а Элле потом едва не вылетел из секции. Макс реально бушевал тогда, грозился выгнать «тупоголовых недоумков» навсегда не только из секции, но и из лицея, в котором не место «балбесам с орочьими мозгами».
Доспехи Дэна были невозможно яркими: красно-жёлто-золотыми. В прошлом году арнорцы даже пытались подать протест, мол, его доспехи отвлекают внимание противника, но Макс на арбитраже справедливо заметил, что бойцы — не барышни на базаре, и отвлекаться на расписные одежды им не пристало. А регламент запрещает лишь зеркальные и прозрачные латы, и пусть отдыхают со своим протестом. Правда, Академия всё равно продула в тот раз Арнорскому университету, ну, чего уж теперь. В этом году видно будет.
Когда они спустились в зал, Тани уже сидела там, в новеньких доспехах, стандартного цвета «под металл». Это Макс настоял, чтобы на осенних соревнованиях она выступала не в своих привычных голубых, а в этих. Дополнительный психологический момент, говорит.
На небольшом перерыве после разминки, взмокшие, они стояли у приоткрытого окна. С улицы пронзительно веяло тёплым запахом лета. Подошёл тренер.
— Ну рассказывайте, оболтусы, как оно?
Немного поболтали. Бел, парень из старших, рассказал анекдот про гнома и хоббита, посмеялись. По какому-то наитию Элле вдруг спросил:
— Макс, а вы не знаете — что за такое кольцо Сарумана?
Тот задумался ненадолго:
— Точно Сарумана?
— Ну да.
— Тогда не знаю. А то есть о таком вот кольце, — он встал картинно, вытянул руку и продекламировал на старинный манер:
…
И лёгким дуновением
Строк непрочтённых прах унёс в одну секунду.
Но неподвластно ветру, времени сильней
Лежало лишь одно Кольцо Кэрмунда,
Героя славного давно минувших дней…
— Ни фига себе, — сказал Дэн, — вы в театре не выступали?
— Я для театра пишу, балда, — беззлобно ухмыльнулся Макс.
— Это ваши стихи? — спросила Тани.
Макс покачал головой:
— Ай-ай-ай! Это Эохид, темнота. Надо чтить своих предков. И читать!
Дэн заявил:
— Эохид! Да кто его знает, покажите мне. Сейчас вообще стихи никто не читает, тем более какие-то древние.
— Ага, — Макс прищурился, — сейчас вообще не читают, только картинки в комиксах разглядывают. Да в ящик пялятся. Деревянное поколение с промытыми мозгами.
— А что это за стихи? — Элле в глубине души был немного согласен с Максом, но там же, в глубине, считал, что и Дэн прав: знать наизусть Эохида могут лишь отъявленные фанаты древнеарнорской литературы. Ну, или писатели — как Макс. Действительно, мало ли было всяких придворных поэтов, славословивших своих императоров. Кому теперь нужна вся их бредятина?
— Из поэмы «Твердыня». Кстати, она совсем неплоха. Одна из тех, что не теряют актуальности.
— А о чём там? — Тани стихи любила, не в пример этим мальчишкам.
— Ну, если кратко: жил жрец, Кэрмунд. Полюбил он одну девушку. Но никак не могли быть они вместе. То одно, то другое мешало. И когда, наконец, все препоны преодолены и вот-вот наступит счастье — нападают враги. И жрец этот собирает воинов, и защищают они храм. Но врагов слишком много, и защитники закрываются в последней неприступной башне. Отстреливаются, пока есть чем, а потом жрец насылает густой туман, и оставшиеся в живых уходят. Но сам Кэрмунд, уже весь израненный, — остаётся, чтобы охранить святыню от дикарей. И вот он из последних сил запечатывает башню изнутри колдовскими своими заклинаниями. Потом поднимается наверх и видит вокруг лишь море вражеских костров.
Садится он и пишет прощальное письмо своей возлюбленной. И потом, стало быть, умирает.
Враги попробовали в башню попасть и так и эдак — всё без толку, даже их колдуны ничего сделать не смогли.
Через какое-то время врагов прогнали, освободили храм, хотели в башню войти — бесполезно. Кэрмунд был могучим магом, и мало кому под силу было преодолеть его заклятья.
И девушка так и не узнала ни о письме, ни о последних днях своего возлюбленного.
И только спустя сотни лет нашлись чародеи достаточно могущественные, способные распечатать башню.
Поднялись, увидели скелет, сидящий в кресле, и письмо на столе, а на письме — кольцо.
