Колчаковщина - [71]

Позвали бывшего волостного председателя, рыжего широколицего мужика с облупленным носом.

— Послужи, Василий, народу, оставайся с белыми.

Димитрий подробно изложил Василию, как нужно вести себя с белыми:

— Прикинуться пострадавшим от большевиков, втереться к белым в доверие, разузнавать об их намерениях и держать со штабом повстанцев тесную связь.

Крепко задумался Василий, почесывая двумя пальцами крошечный облупленный нос.

— Да уж и не знай как…

— Оставайся, кум, кроме тебя, некому, — сказал Иван Бодрых.

— Видать, оставаться, делать больше нечего. Ну, постегают малость, а че еще?

— Беспременно постегают, — подтвердил Бодрых, — потерпи, кум.

— Ладно коли.

Весь день грузили подводы. Все делалось молча и быстро. Не было слышно ни криков, ни причитаний баб…

К вечеру потянулись из села длинной вереницей подводы, как с разоренного пожарищем гнезда.

… Утром, нащупывая Сизовку черными дулами пушек, пароход подошел к пристани. На пристани дожидались приказчик, кассир, Василий — бывший председатель, и еще два мужика — бывшие члены управы.

Капитан Ефимов с мостика хмуро оглядел встречавших. Мужики сдернули фуражки.

— Я — председатель волостной управы, — спокойно оглядел Василий капитана Ефимова и сходивших вместе с ним офицеров. — Свергли нас бунтовщики. При оказании сопротивления пострадали, — мне глаз подбили, членам управы зубья повышибли, всем ребра поломали.

Ефимов впился в лицо председателя серыми холодными глазами:

— Бунтовщик?

— Никак нет, ваше высокоблагородие, — спокойно ответил Василий, — службу справляли по совести… А что касательно бунтовщиков, то их в Сизовке теперь нет.

— Где ж они?

— Седни ночью сбегли. Мы опять у власти — я и члены управы.

Василий мотнул головой в сторону мужиков. Ефимов мельком окинул членов управы.

— Ладно, потом разберемся.

Обернулся к стоявшему офицеру.

— Поручик, согнать всех жителей на площадь!

Капитан Ефимов вернулся на пароход…

Солдаты и гусары рассыпались по избам. Прикладами и нагайками сгоняли всех оставшихся в селе на площадь, к церкви. У самой паперти стоял накрытый белой скатертью стол, вокруг стола полдюжины венских стульев, принесенных из поповского дома. Вся площадь была замкнута в железном кольце солдат и польских гусар.

К церкви галопом подскакала кучка всадников. Капитан Ефимов прошел к столу, сел. Рядом сели остальные офицеры. Позади разместился конвой.

Толпа тотчас же упала на колени.

— Кормилец, родной, не виноваты мы. Это все штаб с большаком бритым наделали.

Капитан брезгливо сморщился.

— Молчать! Потом разберем, кто виноват, сейчас некогда.

Он повернулся к пану Зелинскому и тоном глубокого презрения сказал:

— На-род. Скоты, подлая, трусливая толпа!

Пан Зелинский пожал плечами.

— Что вы хотите, капитан, от этого мужичья!

От толпы отделился коренастый рыжий мужик, направился к офицерам. Гусар взмахнул нагайкой. Мужик увернулся.

— Ваше высокоблагородие, рассказать хочу.

Капитан Ефимов узнал председателя и сделал знак рукой.

— Пропустить!

Василий, держа в руках фуражку, подошел к столу, почтительно остановился в двух шагах от офицеров и молча ждал.

— Ну?! — сурово сказал капитан Ефимов.

— Как я здешний председатель и со мной двое членов, — Василий оглянулся на толпу и слегка махнул рукой, — теперь рассказать хочем про бунтовщиков.

Из толпы выдвинулись два мужика — бывшие члены управы.

— Рассказывай! — сказал капитан.

Василий обрадованно заторопился:

— Штаб, значит, у них, — Иван Бодрых, кумом еще мне приходится, Яков Лыскин, Молодых Петр. А за главного бритый большак, из самой Москвы большак… Да, вишь ты, китаец все болтал, Советы, говорит, надо. Вон большой китаец стоит. Сенькой звать.

Про китайцев Василий сболтнул неожиданно для самого себя, — и не заметил, как сорвалось с языка. Сун-Сен услыхал свое имя, увидал, что на него показывают пальцем, улыбнулся и закивал головой.

— Сенька, моя Сенька.

Капитан взглянул любопытно на Сун-Сена.

— Этот?

Василий торопливо и обрадованно подтвердил:

— Он самый, ваше высокоблагородие, самый он и есть.

Оба члена управы потихоньку продвигались к столу. Капитан поглядел на них, на толпу, все еще стоявшую на коленях, слегка привстал, опершись руками о стол.

— Кормилец, не виноваты!..

Ефимов сел и бросил через плечо:

— Построить в шеренгу! Баб отдельно!

Солдаты бросились в толпу.

— Вставай! Стройся!

В десятке шагов от стола вытянулись двумя длинными рядами — направо мужики, налево бабы. Ефимов мотнул головой на Сун-Сена.

— Китайцев сюда!

Сун-Сена, Кванг-Син-Юна и Шуан-Ли вывели из ряда и поставили возле председателя. Мужики — члены управы — подвинулись еще несколько шагов и тоже встали возле Василия.

Офицеры стали совещаться. Совещались недолго…

Капитан Ефимов вынул папиросу, закурил от услужливо поданной паном Зелинским зажигалки, сделал две-три глубокие затяжки. Медленно обвел толпу скучающим взглядом. Опять затянулся, продолжая внимательно рассматривать толпу, как бы что-то соображая. Волна легкой неуловимой дрожи прошла по левой половине головы капитана, в мелких морщинках, приподняла левую щеку. Задергался пушистый левый ус капитана. Все сильнее, сильнее. Задрожал подбородок. В холодных серых глазах сверкнули искры.