Кольца Джудекки - [17]

Он уже пошел на Гаврилу, но широко распахнулась дверь, и в помещение властно, без спроса вошли люди. Впереди шагал Горимысл. Бас загрохотал под сводами палаты:

- Доложи, лекарь, скольких и с какой хворью держишь у себя под рукой?

- Дюжину принесли. Да двое сами доковыляли. Как видите, у всех обычные раны от присосок. Одного змееголов кусил несильно. А вот этих двоих, - Гаврила Петрович указал на трупы, - никто уже не спасет. Нерадивый помощник мне достался! Ох, нерадивый! Не слушая моих указаний, смазал их раны жиром капоглава.

- Как!? - охнул бас.

- Говорил я ему, - напевно, продолжал лейб-медик, - мажь вокруг. Но зело упрям.

Всяко норовит, сделать по-своему. Теперь мертвы други наши, исправлявшие вину на очистных работах.

Горимысл, кликнув факельщика, пошел смотреть.

- Да, дела! А ты чего скажешь, Илюшка?

- Так велел старший лекарь, - коротко и зло отозвался Донкович.

- Я говорил, вокруг мазать! Вокруг! - опечалился Гаврила Петрович.

- Врет, - рявкнул Илья.

Горимысл осматривал пострадавших. Гавриил Петрович скорбно стоял рядом, сложив руки на животе. Илье светило, в следующую очистку идти на свидание к монстрице.

- Ну, эти двое и так бы преставились, - заключил Горимысл свой осмотр.

Окружающие не спорили. На лице Гаврилы Петровича отразилось глубокое сожаление.

Сегодня комиссия обошлась без Хвостова. Тот бы…

- Как же, как же. А может, Бог дал, и выжили бы, - зачастил лекарь скороговоркой, спасая интригу от развала.

- Что!!! - взревел бас.

- Ой! - медикус прикрыл рот ладошкой и присел даже. - Не подумал. По привычке вырвалось! Больше не п-п-овторится.

- Смотри, еще раз услышу, под трибунал пойдешь! - от басовитого напора дрожали стены.

Похоже, упоминание Высших Сил и спасло Илью от скорого наказания.

На спрос позвали Егорку. Тот, разумеется, подтвердил, что новый медикус по самодурству людей извел. Другого и не ждали.

- Сколько ден ты тут? - спросил Горимысл Илью.

- Три недели.

- Седьмицы?

- Да.

- Твое везение! - И, к лейб-коновалу: - Что же ты, учитель нерадивый, не обсказал за те дни ученику про лекарства твои да про яды?

- Говорил, Горимысл Васильевич, говорил. Каженный день твердил. И про травы и про декохты, и про мази. Про ту, что в корчаге, особо пояснял. Не слушает. Все норовит по-своему сладить. Взялся без дозволения увечья лечить. Едва потом человека отходили.

- Кого? Обзови.

- Запамятовал. Егорка, не помнишь?

- Неа. Ушел тот парень и сгинул. Убег, от нового медикуса спасаясь.

- Правду речет сирота, - опять сбился на блеяние Гаврила.

- А ты что скажешь в свое очищение, Илюшка Николаев сын Донков?

Мураш не ошибся: Горимысл был памятлив, умен и не склонен к поспешным решениям.

- Коллега, вероятно, вспомнил больного по имени Руслан. - Илья успел несколько успокоиться. Руки уже не так чесались, свернуть лейб-душегубу шею.

- Из татаровей? - мимоходом спросил Горимысл.

- Не знаю. Не спрашивал.

- Много иноплеменных прозвищ у нас в слободе. Ладно. Говори дальше.

- Так складывать кости, как делает ваш медикус нельзя, - Илья начал с самого на его взгляд важного. - Кости сначала надо вправлять, только потом одевать лубки.

Иначе человек останется калекой.

- Говорил я тебе! - взревел бас на медикуса. - Продолжай, Илюшка.

- Тот парень полностью поправился. Если его разыскать, думаю, он подтвердит. Да и сами все увидите.

- Где ж его сыщешь? - плаксиво запричитал Гаврила Петрович, - Бежал больной от дохтура сего страхолюдного, только пятки сверкали.

- Бежал?

- Улепетывал.

- Значит, ногу ему правильно твой помощник сложил, - неожиданно припечатал Горимысл.

Гавриле Петровичу осталось, прикусить язык.

- Приговариваю: Илюшку из лекарни забрать. Друг дружку потравите - ладно. Людей последних ведь изведете. Знамо, медикус за свою правоту ни здорового, ни больного не пожалеет. Ни старого, ни…

Малого, - закончил про себя Илья. И домыслил фразу: по тому что не было детей в благословенном городе Дите. Отсутствовали. Если и проявлялись, исчезали тотчас.

А свои? Женщины не родют, - поведал, забежавший в гости Мураш. И дальше на расспросы любопытного проявленца отвечать не стал. Не знает в чем дело, или не велено говорить? Разносить, так сказать, вредные слухи? Низь-зь-зья!

Все как дома. Там тоже долго было низь-зья. А когда стало зя, голодный желудок и больная совесть заставляли пахать, а не заниматься трепом. Общественную нишу заняли те, кто или имел много денег, - они покупали телеканалы и вещали на миллионную аудиторию - или много свободного времени для брехливых выступлений на митингах.

Навалилась каменная усталость. Илья стоял, глядя в одну точку, и тупо мыслил: жизнь в городе Дите и не жизнь вовсе. Сбил его тогда пьяный грузовик. И попал таки грешный доктор в Ад, где нудно, пыльно, волгло, муторно… и вечно. Однако вон же - умирают. Ну, это те, кому особо повезло.

- Очнись, Илюшка, - прогремело над ухом. - Ступай за мной.

А на улице, когда выбрались из влажной духоты:

- Пондравился ты мне. Будешь при комиссии сидеть, хвори определять.

Душа, ловившего каждое слово лейб-медикуса, явственно поползла в пятки, по пути освобождая от себя организм. Личико на глазах сморщилось, будто шарик сдули.