Коктейль со Смертью - [57]

Едва я успела развить эту мысль, как что-то за окном привлекло мое внимание. Трамвай остановился, и небольшая группа людей ждала, когда откроются двери. В центре группы стояла беременная женщина, наверное, на последнем месяце, и что-то искала в сумке. Она выглядела очень юной, и даже волосы, небрежно стянутые в узел, ее ничуть не старили. В ушах — пара золотых сережек-колец. От нее веяло таким благополучием, что она вызвала у меня раздражение еще раньше, чем я поняла, кто она. Только когда она поднялась в трамвай, и я увидела ее блестящие глаза и розовые щеки, я узнала ее. Аннетт! Это была Аннетт.

А ведь Том еще пару дней назад говорил, что она только решает, делать ли аборт. Значит, он мне нагло врал. Какой может быть аборт на восьмом или девятом месяце беременности? Это запрещено даже в либеральной Швеции. Том «забыл» пару-тройку месяцев, чтобы не выставлять себя в неприглядном свете. О господи, а я еще думала: что, если бы Аннетт предпочла аборт и сохранила тем самым наши с Томом отношения? Как я наивна! У нас не было ни шанса. Аннетт отняла у меня Тома, воздвигнув между нами прочную и высокую стену в виде этого нежеланного ребенка.

Я вжалась в сиденье, молясь, чтобы она меня не заметила. Слава богу, в трамвае хватало свободных мест, и Аннетт села в середине. Алкаш, который приставал ко мне, тут же пристроился рядом с ней.

— Слушай, женщины говорят, что размер не имеет значения… — донеслось до меня.

Я почувствовала удовлетворение. Теперь ей так же паршиво, как было мне несколько минут назад. Куда подевалась моя женская солидарность? На смену ей, видимо, пришла ненависть. Потому что мне стало жарко и я вспотела, несмотря на прохладную погоду. Щеки пылали, мне стало трудно дышать. Ну все. Теперь все мосты сожжены. Ничего не осталось. Ни капли надежды. Я одна. Только сейчас я поняла, что грело Карину Сален изнутри столько лет.

Голову словно сдавило раскаленным обручем, в ушах раздавался голос:

— Так тебе и надо. Люди, которые полагают, что у них все есть, жестоко ошибаются. Наступит день — и они потеряют все. Тем, кто считает себя выше других, больно падать вниз. И первые станут последними. Точнее, рабами, согласна?

Я отталкивала душу Габриэллы, но она продолжала нашептывать мне эти слова всю дорогу домой. Они вертелись и вертелись у меня в голове в отчаянной попытке вырваться наружу, но им это не удавалось. Потому что поговорить мне было не с кем.

Глава 11

Голова раскалывалась. Словно в тумане, я добралась до почтового ящика и швырнула в него флакон с душой Эйнара Салена. На ватных ногах доплелась до дома, где приняла целую горсть таблеток. С таким же успехом я могла спустить их в туалет. Рука сама потянулась к телефону. Разговор был еще неприятнее, чем наша встреча в ресторане. Том попытался объяснить мне, как глупо я себя вела, но я сообщила, что видела Аннетт в трамвае, и он тут же начал оправдываться.

— Я сказал тебе правду. Разве важно, какой у нее срок, — пробормотал он.

Именно этого я и ожидала. Я снова и снова прокручивала в голове его рассказ, выстраивая хронологию событий. Тренинг в январе (такое ощущение, что он решил отметить Новый год). Если их единственное свидание состоялось, как утверждает Том, «несколько месяцев назад», когда их объединил тренинг… Судя по размеру ее живота, все случилось гораздо раньше. Я, конечно, не специалист по беременным, но девятый месяц от первого отличить способна.

— По твоим словам, она позвонила пару дней назад и сообщила, что решила не делать аборт. А ты не знаешь, что абортов на девятом месяце не делают?

В голове у меня грохотало какое-то чудовищное сочетание Эминема с Вагнером.

— Прости меня! — Судя по голосу, ему было стыдно. — Аннетт сообщила мне это в феврале и поначалу утверждала, что не хочет оставлять ребенка. Потом она ушла с работы, и мы почти не виделись. Хочешь — верь, хочешь — нет, но я старался ее избегать. А потом она снова пошла учиться. Я решил, что все позади. Мне было неловко, что я позволил ей сделать аборт, но вместе с тем я испытывал облегчение. Я считал, что получил предостережение и отделался легким испугом. Но я ошибался. Жестоко ошибался. Меня продолжали мучить угрызения совести. Под конец я не вытерпел и напомнил тебе о той вечеринке со слайдами. Мне следовало сказать, что я утратил уважение к себе и не помню, когда последний раз без стыда смотрел на себя в зеркало. Мне нужно было время. Я не решался признаться тебе. Боялся, что ты бросишь меня. И в то же время боялся продолжать жить с тобой во лжи. Я позвонил тебе, но ты велела мне проваливать. Потом позвонила Аннетт и сообщила, что не сделала аборт и решила воспитывать ребенка одна. Но потом поняла, что было бы неправильно лишить его отца. И звонит мне только ради ребенка. Не знаю, правда это или нет. Но мне пришлось встретиться с ней. Поверь, я был в шоке, увидев ее живот. Посреди разговора она взяла мою руку и сказала: «Потрогай!» Я и опомниться не успел, как моя уже рука оказалась у нее на животе, и я ощутил внутри какое-то движение. И я… я понял, что выхода нет, от реальности не спрячешься. Прошлое все равно тебя настигнет. И в один прекрасный день твой ребенок, от которого ты отрекся и который вырос вдали от тебя, придет и спросит: «Почему?» И что я скажу, когда восемнадцатилетняя девушка или юноша встанет передо мной и спросит, почему все эти годы меня не было рядом? Жизнь требует от нас жертв, Эрика. И мне пришлось пожертвовать той, кого я любил больше всех на свете, — тобой, Эрика. Теперь ты знаешь, каково мне было тогда, в ресторане. У меня хватило мужества рассказать все, но я не смог признаться, что обманывал тебя. И прежде чем я успел признаться, что всегда буду любить только тебя, ты выплеснула вино мне в лицо. И я подумал… что теперь мне уже все равно. Я должен научиться не только жить, но и выживать.