Кокон для Стены Плача - [11]

Мне смешно было слушать это «раздумье» на перекрестке трех дорог: как будто был другой вариант развилки после блуда, который, по определению, не возникает из ничего, а является логическим продолжением всего предыдущего (образа жизни, поведения, мыслей) — именно продолжением, а не просто плодом-финалом; всегда — «продолжение следует».

* * *

Я приходил к ним в семью, которая для меня тогда была — чистый лист. Хозяин — однокашник, его приветливая жена. Конечно, такая женщина не может не нравится. Наверное, я имел внешние преимущества перед Сергеем, в первую очередь — по параметрам жизненной устойчивости, но никогда…

Ну, разве только в мыслях.

Однако человек отвечает не за мысли, а за их воплощение, так ведь?

Как-то в эту самую пору моих контактов с семьей Сергея и Марины, я посмотрел телепередачу, где двое ведущих, зрелый мужчина и совсем молодая девушка, моделировали для гостей студии ситуацию: вот вы женаты (замужем), но вдруг полюбили другого (другую)…

Гости, глубокомысленно поглядывая то в потолок, то в сторону, пытались объяснить, как они скажут о своем новом любовном увлечении супругу, как и насколько быстро «уйдут» и так далее.

Любовь — в трактовке ведущих (и с этим соглашались гости) — была непререкаемой безгрешной причиной, определяющей тот или иной путь — но все же путь, единственный способ поведения! — к предмету нового увлечения от предмета предыдущего. Эта простая формула причины и движения символизировала прямо-таки математическую обоснованность поведения. Иное даже не обсуждалось и, казалось, было бы воспринято как предательство самого святого понятия любви. Высокое, торжественное единодушие парило в студии!

Но вот ведущие дошли до четы средних лет, причем, как выяснилось, для обоих супругов их союз являлся вторым браком. Казалось, что торжественное парение воспарит сейчас еще выше. Но именно здесь студийная гармония дала сбой. Мужчина-муж, похожий на седого льва, со словами которого соглашалась (кивала) его изящная моложавая женщина-жена, никак не принимал априорную безгрешность любви, и вполне уверенно, с иронией, раздражавшей ведущих, говорил о долге, о том, что ведь он клялся в любви своей жене?

«Я клялся, как и каждый из вас, вы понимаете, что это значит?»

Кисло улыбались ведущие: ну, клялся, наверное, ну, клялись, понимаем…

«Лев» уверенно продолжал — сыпал вопросами. Значит можно предать и эту, новую, любовь, которой вы «окончательно» поклялись, а после нее следующую? Значит, говоря о новой любви, мы говорим о настоящем и будущем клятвопреступлении, о свершившемся и грядущем вероломстве, об «отложенном предательстве»?!..

«Негармонирующий» оратор, словно издеваясь, перешел на темы макиавеллизма и прочих заумностей, оправдывающих, по его словам, животное (он сказал грубее — «собачье») поведение людей, превращающих их в самцов и самок (слышалось — в «кобелей и сук»).

«Но ведь любовь!» — смятенно лепетала молоденькая ведущая, пытаясь спасти передачу в прямом эфире, и ее молча поддерживал зрелый коллега — взглядом, полным ярости, как будто клиент раскрыл все пороки ведущих, пороки, которые эти телевизионщики, как мошенники, пытались только что привить всей аудитории телеканала.

После той телепередачи я почти прекратил визиты к Сергею, мы перезванивались, он приглашал — то на рыбалку, то просто поужинать, но я всеми способами отказывался от встреч. Такой вот я мнительный, оказывается.

Взятие Бастилии

Она называла его не по имени, а по прозвищу, которое сама придумала Скорее всего, в угоду мне — во всяком случае, она старалась изобразить пренебрежение и сарказм: «Пан директор». Этот человек был ее «предпоследним», если меня считать последним, мужчиной. К нему она ушла от мужа. А от Пана, сразу после самоубийства Сергея, — ко мне.

Пан директор к настоящему времени прожил бурную и плодотворную часть жизни: был крепким производственником, по совместительству бизнесменом, имел пару судимостей — всё как у людей. В настоящее время он руководил энергетическим предприятием, что обеспечивало ему высокий социальный статус и надежное положение в обществе, и имел какой-то бизнес, частью через подставных лиц, в основном родственников, приносящий ему основной, более чем приличный доход.

Марина категорически отрицала, что была его любовницей. По ее версии она играла роль неофициальной, но любимой супруги. Законной («формальной», по терминологии Марины) женой была «клушка» — женщина, растившая Пану директору детей, мальчика и девочку. «Клушка» знала о существовании «любимой супруги», так же как всегда знала о тех, кто был до Марины, — треугольник был постоянной геометрией в этой семье: две вершины были постоянны, третья менялась. Ни «клушка», ни, разумеется, дети, ни в чем не нуждались. Они жили в шикарном особняке, с охраной и прислугой, там же основную часть недельного времени проживал и Пан директор. Марине доставались выходные, что ее не то что бы устраивало, а… просто она была настолько виновата перед Сергеем и при этом бесконечно одинока, что соглашалась на такую… жизнь.

«На такую любовь» — так она хотела сказать, но не смела.