Кока-гола компани - [18]
— А знаешь, Типтоп, Соня повадилась жаловаться на Ко ААОО? Боится, что Спидо упьется до смерти, дует в уши папе Хансу, чтобы он расторг договор.
— А разве не в том вся и соль, чтобы он упился до смерти? говорит Типтоп.
— В том, в том, кивает Симпель, но Соня все равно ужасается всякий раз, как до нее доходит, что проекты ЕБУНТ — не пустой звук. Она ведь с самого начала на меня наседала, когда я стал осуществлять свои операции, вместо того чтобы только болтать о том, чем мне хочется заняться. Или когда ненаглядный сынуля Каско в самом деле начал сниматься в порно под надзором папы Ханса. А теперь и до Спидо очередь дошла.
— Но ведь чтобы упиться до смерти, пяти лет мало? Куча народу годами живет, употребляя по бутылке виски в день? С чего она именно сейчас к этому прицепилась?
— Ну да, таких любителей виски много, верно, но ты прими во внимание конституцию Спидо. А вот не таким уж он жидким оказался, правду сказать, я себя частенько ловлю на мысли, что Спидо уже на изумление долго держится.
— Да уж, ё-моё, видуха у него такая, будто в он любой момент может скопытиться. (Типтоп затягивается, одновременно выпуская предыдущую затяжку через нос.) Должен тебе сказать, я полностью с тобой согласен… хехе… (Типтопу Спидо всегда кажется смешным)… Хехе… О доходяга-то на хер.
— Вот то-то и оно, Типтоп. То-то и оно, что до Сони вдруг дошло, что Спидо уже практически поселился в лимбе и стучится в следующую дверь, понимаешь? Что план действительно заключается в том, чтобы сыграть в ящик, что это не фуфло, что он не просто над папашей изгаляется, уйдя в особо долгий загул, понимаешь? Может, он ей недавно попался на глаза, или что еще, я какого фига знаю. По мальчонке-то видно, что дела у него не слишком хороши. Еще ей втемяшилось, что ее муж соучастник этого, как она выражается, она считает, что папа Ханс прижал Спидо тем, что продолжает считать договор действующим. Ей не нравится, что супруг оказался таким упертым, и даже теперь, когда Спидо превратился в жалкого алкаша.
Типтоп чешет в паху.
— Но ничего, думаю, она скоро успокоится, продолжает Симпель, — или ей как миленькой придется смириться с тем, что и Ко ААОО тоже никто не собирается прикрыть. Как тебе известно, после того, как папа Ханс запустит свою пропагандистскую машину пару раз, крыть уже бывает нечем, никакие протесты не помогут. А на этот раз и аргументы все — в его пользу, на мой взгляд: во-первых, вся эта канитель — собственная выдумка Спидо, во-вторых, Спидо ни словечком не заикнулся о том, что ему хотелось бы прервать процесс алкоголизации, и в-третьих, если бы уж Спидо желал прервать процесс, чего бы это ни стоило, то у его папаши бабок более чем достаточно, чтобы не моргнув выложить денежки ради вызволения единственного чада из того, Спидо, что его папаша называет алкогольной геенной (произнося алкогольной геенной, Симпель все так же бездарно передразнивает отца Спидо). Нет, тут уж о принуждении со стороны папы Ханса едва ли можно говорить.
Отец Спидо, производитель моющих средств ран Пердссон, неоднократно отсылал папе Хансу призывы, которые легко принять за угрожающие письма, в которых требовал немедленного прекращения действия договора о принудительной алкоголизации. Он подумывал также о том, чтобы подать в суд на Ко ААОО и/или ЕБУНТ, но, представив себе, в какую нескончаемую и тягостную комедию выродилось бы такое судебное разбирательство, решил, что это дело зряшное. Так что он обходится призывами/угрожающими письмами. Пишет он их от случая к случаю, сидя в своей десятикомнатной квартире на улице Групельгате, меж бровей у него залегли две неправдоподобно глубокие складки, а по обеим сторонам от письменного стола висит по вставленному в рамку экземпляру договора. Это Спидо рассказал, что они там висят. Никто не знает, где он раздобыл эти экземпляры. Спидо заверяет, что его вины тут нет («Нннеее, йййяааа ббб… ик… бббл… ббблиин нННН бббб… бббаааТТе… ничччч ннне ддавал»).
Симпель распинается, стоя перед Типтопом, а эта подробность, с договором, не дает ему, как заядлому теоретику конспирации, покоя. Он подбирает с журнального столика следующую по степени чистоты чашку и задумчиво плетется в сторону кофеварки, по пути излагая разные теории о том, как эта копия могла попасть в лапы отцу Спидо, а далее и на стену. Ему нравится сам процесс умствования: альтернатива 1) папа Ханс мог собственноручно послать ее, анонимно и как обычно нарываясь на конфликт, под девизом: «любая скандальная реклама — хорошая реклама» 2) Спидо мог сам вручить ее отцу на ранней стадии проекта (в то время, когда он еще, например, был в состоянии воспользоваться копировальной машиной), прежде чем передать оригинал в архив папе Хансу. Спидо, как-никак, тоже заинтересован в скандальной рекламе самого себя в качестве единственного ребенка: мотив очевиден 3) раз вся история с копиями стала известна только недавно, значит, нельзя исключать, что это подстроила сама Соня 4) Около двух с половиной лет тому назад в квартире папы Ханса и Сони обнаружились явные признаки взлома, не то что бы всё было разбросано и/или раскурочено, но половичок лежал как-то криво, шторы были задернуты, 3–4 бумаги переложены, приоткрыт ящик в архиве, в дополнение к тому, что, по словам папы Ханса, явственно ощущалось, что в комнате недавно кто-то побывал; Симпель предполагал, что отец Спидо нанял человека, чтобы заполучить договор: вероятное проникновение в квартиру произошло практически в тот же период, когда старина производитель моющих средств на редкость часто стал рассылать свои призывы/угрозы; и если это действительно было так, то есть был нанят человек, то наиболее вероятным представлялось, что на дело брошен его дружок — отставник Службы собственной безопасности полиции; руки у него дрожали, а память подводила (предвещая Альцгеймера) вполне достаточно, чтобы оставить следы того калибра, что папа Ханс/Соня и обнаружили, вернувшись из отпуска/деловой поездки в Нижнюю Саксонию 5) никто из ЕБУНТовцев не бывал дома у отца Спидо, так что сценарий с «отцом, в бессильной ярости и ненависти падающим на колени перед вставленной в рамку копией договора о принудительной алкоголизации сына» мог оказаться и фантомом испитой головы Спидо.
«Ресторан „Хиллс“» прежде всего очень изящный, неожиданный, глубокий и тонкий роман о разрушении вековых структур. Главный герой служит официантом в легендарном старинном ресторане в центре Осло, очень этим гордится и старается во всем следовать полуторавековым традициям. У него дар все видеть, слышать и анализировать. За стенами ресторана прошла одна мировая война, затем вторая, почти никак не изменив уклад заведения, описанный в романе виртуозно, со всеми запоминающимися подробностями. Изо дня в день наблюдая за гостями, герой невольно втягивается в непростые отношения между ними. Матиас Фалдбаккен не просто мастер стиля, он владеет всем комедийным регистром, от фарса до мягкой иронии, умеет все довести до абсурда, а его талант наблюдателя, умение любоваться деталями создают очень странную атмосферу романа: стабильность и постоянство оказываются не менее хрупкими, чем манкирование правилами.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.