Кок'н'булл - [5]

— Чего?

— Мы совсем перестали трахаться. У тебя все время нестояк с перепоя! — В моменты эмоционального напряжения Кэрол в своих выражениях возвращалась к тропам и фигурам речи предместий родного Пула во всей их красе.

— Не будь такой вульгарной, — сказал Дэн и нечаянно отхаркнул, как будто демонстрируя, что именно делать не следует.

— Ты все время бухой, — не отставала она. — Раньше мы выпивали и даже набухивались ради веселья, ради общения. Мы делали это, для того чтобы… (и здесь, возможно, следовали скудные плоды образования, полученного в колледже Ланстефан) …это была не самоцель.

— Я и сейчас пью ради веселья, — последовала жалкая отговорка. — Зачем же еще мне пить?

Вот так и проявляется масштаб личности. Когда же она стала настаивать, он сказал: «Я не хочу говорить об этом» и вышел. Это был дежурный ответ, подумалось Кэрол, в любой ситуации, когда в разговоре появлялась хоть какая-то эмоциональность, выходившая за рамки приторных любовных сантиментов или дружеских отношений типа привет-старина — рад-тебя-видеть.

Кэрол вовсе не ждала, что они сядут друг против друга и примутся за критический разбор своих отношений — как будто это был ужин в новом рыбном ресторане. Ее собственное воспитание — и, как следствие, сама природа — восставали против подобных экзерсисов. В Пуле так не делали. В Пуле «разбор полетов» происходил с напыщенным непониманием и заканчивался криками на весь дом или внеочередной таблеткой валиума. Так что Кэрол события не форсировала.

Она взяла себе еще одну птичку в клетке. На этот раз говорящего скворца. Беверли, с которой они не общались уже больше двух лет, прибыла в Масвел — хилл без предупреждения. Дэна не было, он пил где — то с Гари. После нервного вечера, проведенного за просмотром повтора Коломбо, Беверли разделалась с Кэрол на стопке Дэновских рабочих сорочек. Тех, что лежали на лестнице, отглаженные и готовые отправиться в шкаф.

Это совсем не походило на ночные истории в Ланстефане. Беверли привезла с собой искусственный член, или фаллос, как она его называла. Обращаться с ним ее научила плосколицая тамилка из Шрисбери. Это был малюсенький сучок железного дерева, и, тем не менее, когда он находился в ее влагалище, Кэрол ощущала весь потенциал удовольствия во внутреннем созерцании его непреходящей твердости, неспособности к увяданию, его решимости оставаться таким, как прежде. Если бы Беверли не была такой страшилой со своей девичьей близорукостью и мультяшными кудрями (да еще этот прокисший запах: что это, пот или того хуже?), Кэрол, может, и смогла бы разлепить суровые узы сухой скованности и выйти на орбиту оргазма.

Кэрол глухо билась головой о плинтус, фаллос тыркался в нее, Беверли елозила большим пальцем по промежности, Дэн стучался в дверь. «Пусти нас, любимая, — голосил он, — я потерял ключи».

Он также потерял Гари в баре на Форчн-грин-роуд. Однако в «Пятнистом олене» в Ист-Финчли он подцепил Дерека — бывшего проповедника-методиста и ревностного члена британской Национальной партии. Ко всем этим достоинствам, по принципу триединства признаков, Дерек был еще и живописнейшим алкашом и засранцем.

Войдя в гостиную, Дерек устремил фанатичный взгляд из-под длинной прямой челки, которая, должно быть, не раз мелко дрожала, когда он дрочил на порнодив, на свисающие из-под одежды лямки бюстгальтера Беверли. Он все понял. Потом после распития еще нескольких банок он поцапался с Беверли. Сперва он назвал ее коммунякой, потом жидовкой и только потом лесбийской сучкой. Кэрол подумывала, уж не вызвать ли полицию, но боялась, как бы их не лишили аренды. Дэн все проспал, однако человек, который спит, положив голову на тумбочку с телефоном, едва ли может почивать с чистой совестью.

3. Отросток

Утром, после того как Дэн всю ночь пытался вспомнить код, восемь часов кряду подпирая щекой телефонный справочник, он со стоном проснулся. «О-о-о… — прокряхтел он наполненной солнечным светом кухне, — …ох и заложил я вчера». — Ответа, однако, не последовало. Дерек с Беверли ушли, а Гари так и не объявился. Кэрол он нашел наверху, она лежала в постели и смотрела телевизор. Заметив положение стрелок на часиках в углу экрана, он хотел было выругаться, но остановился на полуслове. Желудочная ткань его, как губка, пропиталась алкоголем, а пояс джинсов сжимал ее восемь часов кряду. Он бросился в ванную. Монотонным зудением Кэрол заглушила натужно-блевотные звуки и сделала вид, будто не видела, как Дэн приплелся обратно и спрятал узкий череп под простыней. «Боже, как мне худо, — сказал он, — просто туши свет», — и снова заснул. Кэрол подождала с полчасика, да и позвонила ему на работу.

Так началась эпоха отпрашиваний по болезни. С ужасающей регулярностью — раз, два, а то и три в неделю — Дэн был не в состоянии пойти на работу. Из обрывочных сведений Кэрол поняла, что Дэн в своей дизайн-студии уже не проходил за того голубоглазого парнишку, каким представлялся раньше. Обрывочными они были потому, что Дэн так же неохотно рассказывал о своих делах на работе, как и о своих чувствах. А спрашивать напрямик было рискованно, да и не было резона. Это лишь спровоцировало бы нервное подергивание увядших кончиков губ и к тому моменту уже вялого и обвисшего локона.