Коготь динозавра - [2]
Ребята поглядывали на него, он поглядывал на них и кивал:
— Всё в порядке, ничего! — А сам думал: «Ничего! Только до Иркутска!»
Правда, иногда его покалывало сомнение: «А вдруг не встретит?»
Но в Иркутске прямо на посадочной площадке, словно вожатая на сборе, стояла маленькая крепкая женщина с косой, уложенной в корону, в остроносых туфельках на острых каблучках. И как только делегация спустилась по трапу, женщина крепко пожала Алейникову руку и представилась:
— Людмила Ивановна!
— Отлично! — сказал Василий Григорьевич. — Прекрасно! Вот ваш груз. В целости и сохранности. И счастливого вам пути!
— А вы разве не в Монголию? — Глаза Людмилы Ивановны под очками удивлённо мигнули, и ребята с удивлением посмотрели на него: они ведь записаны к нему в паспорт!
— В Монголию! — сказал Василий Григорьевич. — Конечно, в Монголию.
— Ну и хорошо! Доедем все вместе! — сказала Людмила Ивановна.
— Все вместе! — зашумели ребята.
— Ну ладно! — согласился Василий Григорьевич, оглядывая семью. — Ладно, до Улан-Батора. — И отправился вместе со всеми на вокзал.
НУ И СЕМЕЙКА!
Поезд привычно мчался через леса и скалистые горы, неожиданно врывался в чёрные тоннели, а через минуту они отлетали назад, как отстрелянные ступени ракеты. Впереди снова волнами двигались зелёные сопки, по ним пробегали тени от дыма и облаков; шелестя золотой шелушицей, что-то пели придорожные сосны. И вся делегация чувствовала себя великолепно — что может быть лучше дальней дороги?!
Правда, о чём-то грустила Вика. Зато Генка носился от окна к окну, из купе в коридор, всех теребил и то и дело взмахивал руками: «Смотрите!» Коля восторженно ловил глазами названия станций, и его пухлые губы изумлённо приоткрывались: «Здесь были декабристы! А это же тот самый Бабушкин, революционер!»
Василий Григорьевич обнимал за плечи то одного, то другого. И если бы мог, обнял бы эту дорогу, холмы и сосны. Он любил просторы, полные вольных ветров, звуков, песен. И когда Светка начинала потихоньку напевать какой-нибудь мотив, он с удовольствием подтягивал лёгким баритоном оперные арии и песенки, а особенно эту, шопеновскую:
И все соседи по вагону выглядывали из своих купе и улыбались.
Но ближе к ночи, когда в окна дохнуло глубоким таёжным холодом, скалы и леса исчезли в бесконечной тьме и от всего мира остался только стук колёс, — песни смолкли.
Светка притихла. Она вдруг с тоской почувствовала, какая огромная эта ночь, какая бесконечная земля и как она, такая маленькая, неожиданно, в один день, оказалась так далеко — за тысячи километров от родного Еревана, где так хорошо охает бабушка и взмахивает руками мама. Как будто какой-то вихрь взял и зачем-то швырнул её в эти края.
Она забилась в угол, и по её щекам побежали слёзы.
А в это время за окном, у самых колёс, засверкало, засияло, затрепетало… Из-за скалы вывернулось и вспыхнуло под луной море, и Генка крикнул:
— Ура! Байкал! Настоящий Байкал!
Пассажиры бросились к окнам смотреть на знаменитое море, так что накренился поезд. Но Светка осталась на месте.
— Света! — позвал Коля. — Ты что? Смотри! Байкал.
Но она только отодвинулась дальше в угол.
Василий Григорьевич удивился. А Людмила Ивановна сказала:
— А ну-ка давай споём: «Славное море, священный Байкал…»
Светка всхлипнула:
— За-ачем мне этот Байкал? Зачем? У меня есть Севан…
— Ха! Севан! — усмехнулся Генка. — Севан — вот, с горошину! А это Байкал… Самое глубокое в мире…
— Что ти знаешь! Ти видел Севан? — сказала Светка.
И она заплакала ещё сильней, потому что и Севан был так далеко…
Людмила Ивановна всплеснула руками, но Василий Григорьевич всё понял: бывает ведь, что человек покажется себе таким заброшенным и одиноким.
Он взял Светку за руку и сказал:
— Прекрасное озеро Севан. Удивительное! Но Байкал обижать не нужно… Он ещё удивительней…
И Светка, посмотрев на него, прижалась носом к стеклу.
Ночь прошла почти спокойно, если не считать того, что вышедший посмотреть на сибирские звёзды Генка чуть не отстал от поезда. Василий Григорьевич втолкнул его в купе, чертыхнулся, но тут же с интересом посмотрел на провинившегося физика: он сам любил звёздное небо и уважал людей, которые знали толк в звёздах…
А утром поезд выбежал в ровную степь, миновал озеро, по которому разгуливали флотилии уток, хотя станция по соседству называлась Гусиное Озеро, и остановился у границы.
В вагон вошли пограничники. Высокий старшина оглядел ребят, посмотрел в паспорт к Василию Григорьевичу и спросил:
— Ваши дети>?
— Конечно, — сказал Василий Григорьевич.
— Все четверо?
— Вся делегация!
Старшина что-то смекнул и улыбнулся:
— Так у вас, наверное, есть таланты?
— А как же! — вступила в разговор Людмила Ивановна. — У нас тут даже колоратурное сопрано!
— Не может быть!
— Почему не может? — простодушно сказала Светка.
— Так, может, послушаем концерт, а?.. — спросил вдруг старшина.
— Конечно! — ответил Василий Григорьевич. — Это просто прекрасно — дать концерт на границе!
Но Светка вдруг сказала:
— Я не буду петь.
— Как?! — опешил Василий Григорьевич.
— Зачем я буду здесь петь? — уныло сказала Светка. К ней вернулось вчерашнее настроение. — Что здесь — сцена? И музыка… где?
