И, отвечая: «Да» иль «Нет»,
Не торговал он убеждениями.
Он был рассказчиком отличным и…
И, как народ – «краснокоричневым».
«Что я там делал, чем был занят? Да так… безделица, фигня.
Хотите расстрелять парламент,
Тогда… стреляйте и в меня,
Мишень нужна – вот я, партийный —
Достоин счастья и свободы,
Лишь тот, кто рад, за них на бой»!
И тихим голосом: «Противно,
Когда Генсек страну забросил,
Но, кто я!? – Был и есть – солдат,
Нас, как защитников позвали,
Но не смогли, оружие дать.
Хотят, чтоб мы их защищали
Своею шкурой – «Их бы мать»!
Но, раз пришёл – куда же деться,
«Умри»! – подсказывает сердце, —
«Но не позволь, страну забрать».
«Когда в тебя, летят снаряды,
Ты думаешь, не про награды,
Мелькают мысли про неволю,
Про… алый стяг,
И вообще, про жизнь и смерть.
За жизнь, за справедливый труд…
Чтоб скупчики и ломодровские —
«Тудыть бы их, да растудыть»,
Страной не начали рулить…
Но сдались наши командиры…
И «мы» пошли в свои квартиры,
Ждать, «чтоб душа окаменела»,
Чтоб, «снова научиться жить»…
Ох, хватит уж, об этой теме,
Есть праздник единенья с теми,
Кто в нас стрелял, но не попал…
Пришли к тому, что люди – братья».
На празднике, пел хор господ,
Что богатеют за наш счёт,
И, что-то, вроде «гапака»
Смеясь, над павшими плясали,
Косясь, на тех, кто жив ещё.
И с ними те, кто выбрал «Пепси»,
Всю ночь свои орали песни.
И много дней всё пировали,
Страну на части разрывали,
Да радостно распродавали…
Ну, а чего б, и не продать,
Когда не Родина, не мать.
затем, что жизнь копейка,
А ты попробуй, не запей-ка,
«Мы», может, зря его ругаем,
Мы ж, очень многого не знаем.
Когда начальник КГБ,
С его-то, силами огромными,
Вдруг, не противившись судьбе,
Застрелится тремя патронами,
Тут всем, «слегка, не по себе».
Что было дальше, не скажу я,
Не то, что я боюсь соврать,
Что врать-то, все мы, под буржуем,
Ну, как не вспомнить тут, про мать!
Про мать – страну, что нас растила,
Ну, а потом вдруг отпустила,
Мол, дальше сам, любезный друг.
Мать – это Мать, едрёна мать!****
Нам что, уж мы своё-то, прожили,
Хватало в жизни нам затей,
Вот, жалко, внуков и детей,
Хотелось, чтоб, как люди пожили…
Примечания:
*Прости меня, о терпеливый читатель, тем более …ница), что не сумел я найти приличной рифмы для целого ряда мест. Поэтому, вам, возможно, приходят на ум вещи неприличные – это, конечно, безобразие, однако, я не вправе отвечать за ваше воспитание, к тому же, существуют некие принципы, которые требуют, чтобы «изобразительные средства» соответствовали образу; это считается хорошим тоном. (Например, в городе Чайковском около памятника композитору, до недавнего времени, росли голубые ёлки.
Впрочем, позже, кто-то решил, что это не дань уважению, а неприличный намёк, и, даже, вовсе, пасквиль – злые люди извели елочки, а что поделаешь: велено всех голубых «под корень» – «куды ж деваться». Хоть бы Петра Ильича пожалели,
он так любил ёлочки.
И, что мы за народ такой, в то время, когда вся Европа единым строем, мы из ложно понятых «домостроевских порядков»…
** «Хавка, жрачка, пища, харч, шамовка, жратва» – так, несколько иронично обзывали тогда продукты питания, ибо считалось, что: «…Не хлебом единым жив человек, а…» директивами Партии и правительства.
*** Фамилия изменена, чтобы не приписывать подвиг многих кому-то одному.
**** Чисто русская, скажу вам, привычка, стоит только начать говорить про нашу жизнь или про нашу страну,
тут же вспоминаешь про мать.