Когда журналисты были свободны - [19]

– Зинаида Ивановна, вы ведь хотите о чем-то важном поговорить. – Я запахнул поплотнее пальто – дул слишком уж свежий ветер.

– Эдуард Михайлович, – произнесла она, будто решившись на откровенность. – Понимаете… вы прорыли канал с холодной водой – между собой и сотрудниками. Вы это сделали! Зачем?

Мое возвращение в молодежную редакцию большинство сотрудников приняли с радостью. Но потом многие стали замечать: Сагалаев-зам и Сагалаев-главред – это два разных Сагалаева. На должности главного редактора я стал жестче, требовательнее и холоднее. Кто-то обиделся. Кто-то разочаровался. Кто-то понял.

Есть очень тонкая грань между замом и первым руководителем.

У зама всегда есть тот, кто его прикроет. Тот, кто заметит его ошибки или устранит их последствия. Поэтому зам может себе позволить дружить с коллективом. Он может разрешать другим говорить себе: «Отстань, ты в этом ничего не понимаешь! Не лезь!» Он может быть милым и приятным в общении.

А первое лицо – не может.

Руководитель – тот, кто примет удар на себя. Тот, кто будет отвечать за все, что происходит, происходило и могло бы произойти в редакции. Тот, кто прикроет своих.

Может ли он дружить с подчиненными? Возможно. Но ему всегда придется помнить, что у него нет той защиты, что есть у всех остальных.

Я был демократичным руководителем. Но установил дистанцию между собой и коллективом. Иначе меня съели бы свои же.

Глава шестая Владимир Ворошилов

– Природа телевидения – она в чем? Что удерживает миллионы людей? – Владимир Ворошилов, автор тогда еще только появившейся игры «Что? Где? Когда?», смотрел на мелькающую за окном автобуса Москву. – Вот театр. Ты выступаешь – тебя видят одновременно ну двести, ну триста человек. И вот прямой эфир. Тебя смотрят миллионы. И миллионы людей в один и тот же момент чувствуют одно и то же. Почему они не отрываются от экранов?

– Почему?

Я уже понял: сейчас Ворошилов скажет что-то совершенно обычное для него и крайне важное для меня.

– Потому что есть событие. Кстати, что такое событие, ты понимаешь? – Он повернулся ко мне.

– Ну, это когда что-то случается, что-то происходит, – сказал я, пожав плечами.

– Нет. Вот смотри. Катаются фигуристы на льду – прыжки, повороты, спирали – это не событие. Это скучно, там ничего не происходит. Но вот фигуристка прыгает и падает на лед – это уже здорово. Причем заметь: когда она идет на прыжок – это не событие. Когда она уже лежит на льду – это не событие. Когда она падает, а все ахают – вот это событие! Момент, когда зритель: «Ах!» – вот оно.

– Не любите вы фигуристов, – рассмеялся я.

– Я люблю телевидение. Без событий оно мертвое. А вот когда Роднина падает – живое. Мы должны создавать события. Должны, понимаешь?

– Ну мы и едем – создавать, – я кивнул на пульт с сотней кнопок и проводов.

– Вот и едем! – Ворошилов отвернулся к окну.

Его уже начинал забирать в себя прямой эфир. И я уже чувствовал это. Но еще не знал, насколько драматичным окажется наше событие.

Передачу «Спринт для всех» сегодня мало кто вспомнит. А между тем в 70-е годы она была очень популярна. Фактически Ворошилов делал реалити-шоу на основе спортивных соревнований. Он подбирал крепких, атлетичных парней – и в прямом эфире эти ребята скакали на лошадях, переплывали реку, бежали, преодолевая препятствия, – словом, устраивали гладиаторские бои в советской стране.

Нерв бою придавал тот факт, что на каждой передаче в качестве одного из участников выбирали парня из публики – прямо перед соревнованиями. Зрители, конечно, болели за «своего». От экранов было не оторваться.

Камера, мотор, поехали…

– Можно я? – Из числа зрителей вышел молодой симпатичный парень. Ничем не примечательный – обычного роста, обычного телосложения, с дружелюбной улыбкой.

– Да, молодой человек, вставайте! Как вас зовут?

Имя парня я уже не вспомню. А вот фамилия была – Рабинович.

Ну, еврей и еврей. Все равно же не выиграет. А так – что ж, даже интересно.

К евреям в СССР отношение было сложное. Ни в одном законе, ни в одной газете никто бы никогда не написал, что евреи не равны другим национальностям. Но все знали: евреи, конечно, могут участвовать в соревнованиях. Но победить должен русский. В худшем случае – украинец или белорус. В порядке исключения – представитель титульной нации любой братской республики. Но не еврей. Еврей – никогда.

Первое испытание, спринт, Рабинович выиграл с блеском. Второе – плавание – наравне с еще одним участником. Третье…

– Сагалаев! – трубка спецсвязи орала голосом Лапина, председателя Госкомитета по радио и телевещанию. – Что у вас происходит?! У вас что, еврей победит в программе?!

Ворошилов сидел рядом со мной.

Сжал кулаки.

– Это честно, – повторял он. – Это честно.

– Он победит? – Я смотрел на экран: в последнем соревновании еврей Рабинович скакал на лошади, стремительно отрываясь от других всадников – молодых, крепких русских ребят.

– Это честно, – как заговор твердил Ворошилов.

– Не допускать! – орала трубка голосом Лапина.

Лошадь упала.

Под Рабиновичем упала лошадь.

Победил русский парень. А лошадь получила новую кличку – Антисемит.

В 60-е годы в СССР вышла книга «Телевидение – это очень просто». Написал ее Владимир Саппак – он был прикован к постели, и единственным окном в мир для него стал телевизор. Этот человек смотрел все программы и, обладая незаурядным аналитическим умом, смог вывести те тончайшие закономерности, что позволяли (и позволяют) телевидению так мощно влиять на умы зрителей.