Когда жизнь на виду - [45]

— Да тут вот… — начинаю я.

— Подожди, Серега, кажется, Милеева нет, — говорит Малышев.

— А где он?

— Не знаю. Только что здесь был.

Я кладу трубку, мне становится жарко. Посылать людей на поиски Милеева я не имею права. Во-первых, их уже ни в какое помещение не пустят газоспасатели. Во-вторых, в случае аварии…

Додумываю я второй вариант уже на ходу. Выхожу из операторной и бегу в помещение, где находится датчик злосчастного расхода. Почему я бегу туда, мне пока самому не ясно. Но я знаю, что на данной стадии эксперимента в этом помещении минут через десять находиться будет очень опасно. Надежда на то, что Милеев там, очень слабая. Если его там нет, я хоть взгляну на неисправный датчик, а затем придется останавливать долгожданный эксперимент. Это уже скандал.

Добегаю до конца коридора. За углом пост газоспасателей. Дальше могут не пустить. Останавливаюсь, чтобы отдышаться, и прислушиваюсь. Все тихо. Осторожно выглядываю. Поперек коридора повешена веревка с предостерегающими плакатами. Газоспасатели куда-то удалились, и я быстро проскальзываю мимо поста. Прошло, примерно, минуты две. Добегаю до помещения и открываю дверь. Бледный Милеев с каплей на носу лихорадочно откручивает вентиль дифманометра.

Павел смотрит на меня, затем на часы. Ай да Милеев, все по времени рассчитал. Молодец, слов нет. Сознательно, значит, пришел, обдумав, а не под влиянием скоротечных возвышенных чувств. И тем не менее, несмотря на неожиданно проявленную надежность и элемент деловитости, все это дурно пахнет. Павел берет с полки ключи, открывает вентиль до отказа и идет мне навстречу.

— Быстро отсюда! — резко говорю я.

— Все в порядке, Серега, все нормально, — говорит он радостно.

— Ты почему здесь? — спрашиваю я Милеева.

— Дифманометр вчера меняли, а подключить забыли.

— Как меняли?

— Поставили с другой шкалой.

— Интересно, а почему я не знаю?

— Дел было много, — пожимает Павлик плечами. — Орлов, кстати, в курсе.

Мы выходим из помещения и закрываем дверь. Мне повезло, Милеев нашелся, живой и здоровый. Скандала тоже не будет. Несомненно, Милеев совершил поступок, но я все же зол на него. Чисто по-человечески для Милеева все это очень важно, да и не для него одного. Очень хочется иметь дело, ради которого можно рисковать жизнью. Ну, а с точки зрения делового, зрелого подхода, все это глупость и преступление, единственное оправдание которому — наша молодость. Я говорю наша, потому что сам поступил не лучше Милеева.

Я сменный инженер и для Павлика какой-никакой начальник. Раздетая правда, которую я ему должен бы сейчас выложить, смотрелась бы так: ты, парень, потенциально обязан быть готовым к подвигу, но делать его не надо. Твоя задача — доложить кому надо, а уж мы подумаем, что и как лучше организовать. И пошлем мы устранять ошибку или неисправность скорее всего не тебя, а человека, более осторожного и более толкового. А ты в это время будешь сидеть в безопасном месте, утешаясь чистой совестью, и смотреть со всем миром на дела других, которые уверенно и толково прибирают жизнь к рукам.

От этой правды мне самому становится муторно. Поэтому я иду и молчу, запутавшись окончательно.

— Откуда, голубчики? — встречают нас газоспасатели на посту.

Один из них расставляет руки, как будто хочет нас обнять. У него суровый вид, но он немного толстоват.

— Не шуми, Миша. Все в порядке, — говорю я и отвожу его руку.

— Меня Юра зовут.

— Извини, брат, думал, что Миша.

— Вот видишь, ты ошибся, — мы стоим почти вплотную и смотрим друг на друга.

— Мне необходимо о вас доложить, — говорит он.

— Мне о вас тоже, — спокойно отвечаю я. — Пять минут назад мы здесь шли и никого не видели. Ты что думаешь, я святой дух и вдоль плинтуса просочился?

Он стоит и взвешивает все «за» и «против». По громкой связи идут доклады о готовности к эксперименту операторов.

— Нам некогда, — говорю я и, не оборачиваясь, иду своей дорогой. Милеев идет за мной.

— Сиди и не высовывай носа, — провожаю я Павлика туда, где ожидают все не участвующие в эксперименте. Затем я ему ободряюще подмигиваю, жму руку и молча иду в операторную.

Эксперимент прошел удачно, и для многих наших научных сотрудников наступают звездные часы. И у Васи Меркулова работы прибавилось. Мы идем с ним по зимнему городу, и Вася жалуется на здоровье.

— Когда сетуют на отсутствие здоровья, — замечаю я, — обычно имеют в виду не то, что нечем жить, а то, что нечего тратить. «Лишнее» здоровье в наше время дефицит.

— Наоборот, — вздыхает он. — Здоровья у меня больше чем достаточно.

— Так в чем же дело?

— Понимаешь, Сережа. Работа у нас сейчас в основном творческая и столько ее накопилось — глухая тема. Для творчества нужна определенная степень болезненности, иначе я не могу сосредоточиться. Когда я здоров, как бык, я способен только на элементарные операции. Если одно вытекает из другого — тут я мастер, а если нужен качественный скачок, интуиция и так далее — я чувствую, что здоровье мне изменило.

Я озабоченно смотрю на Меркулова. На нем стандартное пальто, стандартная кроличья шапка и нелепые зимние ботинки. У Васи в меру вытянутое узкое лицо, красивый с горбинкой нос и, к его сожалению, здоровый взгляд умных темных глаз.