Когда жизнь на виду - [15]

Я всегда считал, что человеческая жизнь не может не удаться, слишком уж она хороша сама по себе. Но вот сейчас уверенности в этом у меня поубавилось. Я знаю, что Раиса Петровна умный человек с нормальной мерой глубокомыслия, не доходящей до того, чтобы «зайтись» от тоски, и тем не менее, какой же нужен сильный характер, чтобы вот так жить и уметь радоваться. Ведь у нее даже морщинки на лице легли так, как будто она весь свой бабий век улыбалась. Людей с такой волей к жизни невозможно не любить.

Поглядывая на Раису Петровну, я нахожу, что щемящее сочувствие к ней уже перерастает во мне в еще не осознанное до конца чувство долга. И я вдруг понял ее «тонкий» замысел в отношении нас с Танюшей, построенный на стечении обстоятельств, как на песке. Ясной стала и цель ее постоянных разговоров о любви, над которыми я про себя посмеивался. Приткнуться хоть как-то к чужой жизни, чтобы не остаться наедине со своими стариковскими заботами, стать для кого-то бо́льшим, чем обычная квартирная хозяйка, сжиться, сдружиться с молодой семьей, стараясь быть ей полезной — если это расчет, а не дело случая, я все равно ничего не имею против. Человек не должен жить один, тем более хороший человек.

Странно, во мне вдруг зашевелилась досада. Что, собственно, произошло такого, что я вдруг увидел самое Время, несущее нас по гигантским, порой пустынным пространствам человеческой жизни? Даже дух захватило… Ведь то, что Раисе Петровне жилось не сладко, можно было давно понять, это совсем не сложно. Что здесь: привычка воспринимать жизнь такой, какой она видится — без корней и эволюции? Или, может быть, взгляд наш не тот, не ищущий постоянно дел, которые бы изменили мир этот к лучшему? Даже от шпаны мы в свое время в основном отбивались. Наступали они. Что ж, жить в обороне — это тоже позиция.

Я опять слушаю хозяйку, рассказ которой вдруг застопоривается на мелочах сегодняшнего дня. Пустяковых разговоров много, но вот я узнаю и нечто существенное: оказывается, она в магазинной очереди познакомилась с интересным мужчиной. Он отставной офицер, и завтра они идут в театр. Весь ее потрясший нас наряд — маленькая отважная репетиция перед запоздалой премьерой. Говорит она тихо, как бы извиняясь или ожидая упреков в безрассудстве. И опять я ее понимаю: она хочет видеть в нас тех, кого ей всю жизнь не хватало.

Разговор у женщин принял более практичное направление: в чем завтра выйти. Таня тонко и тактично советует. Я почти не слышу, что она говорит, я только смотрю, как она это делает. Надо сказать, что при ее скромных нарядах, ее советы можно принять за блестящую эрудицию.

Я замечаю под руками все тот же газетный лист, и во мне вдруг просыпается истинная глухота. Мы с Танюшей… Я искоса поглядываю на нее, чувствуя тепло от каждой ее улыбки, взгляда и смущения, заметного только мне одному. Я открываю в ней все новое и новое, и это новое поражает неожиданностью своего существования. Я вижу только ее, но вместе с тем неудавшаяся личная жизнь Раисы Петровны холодноватым сиянием подсвечивает мои чувства, придавая им, как ни странно, большую устойчивость и силу. Все. Я не хочу больше рассуждать. Плевать мне на мудрость разморенного Григория Филипповича. Я люблю, и хочу любить именно без оглядки.

Поезд вздрагивает и начинает медленно скользить вдоль людного перрона. Наши друзья машут руками и что-то кричат. Хотя через две недели мы опять будем стоять на этом же месте, нас провожают, как на годы.

В купе тепло и уютно. Мы с Таней прилипаем к окну. Приобретений без потерь не бывает, и нам немного грустно.

Каникулы. Сессия позади. Таня сдала экзамены прекрасно, к моему великому удовольствию. Последнее время мы обитали в основном в публичной библиотеке. Январские морозы распоясались вовсю, углы в нашей пристройке промерзли насквозь, там висели сосульки, как в пещере. Таня относилась к этому весело, с юмором, ну а мне, «мужику», сам бог велел не обращать на подобные вещи внимания. Тем более, что все, что я смог сделать для обогрева комнаты, я сделал.

Раиса Петровна помолодела на десять лет. Она собралась продавать летом дом и перебираться к новому мужу. Мы с Таней его дружно уважали за его спокойный уверенный характер.

Я осматриваюсь по сторонам. Наши соседи по купе уже переоделись и забрались на верхние полки спать. За окном не спеша тянется сосновый лес. Изредка ровная сосновая стена сменяется ослепительными снежными полянами и опять идет лес таинственный, как ночное небо. На фоне этой лесной музыки все наши человеческие хлопоты представляются незначительными, они как бы растворяются в этом бело-зеленом просторе. Впрочем, растворяются не все. Кое-что в виде самородков все же остается. Например, существо, сидящее напротив и весело поглядывающее на меня. Ей, очевидно, уже надоело растекаться по бескрайним просторам и пытаться охватить необъятное. Женщины всегда были и останутся воплощением конкретности на земле.

— Танюш, ты куда меня везешь?

Она смеется.

— Между прочим, моя мама уважает людей серьезных и основательных, — заявляет она. — Веселые ей, правда, тоже нравятся, но она им не доверяет.