Когда загорится свет - [28]

— Есть, — усмехнулся Алексей, — а вы ловите?

— Раз пробовала, окуня поймала. Но только одного, — вздохнула она.

— У меня есть удочки, попробуем. Может, на этот раз удастся.

— Людмила, слышишь? Будем удить рыбу!

— Слышу, слышу, — неохотно ответила та. «Прямо невозможный человек эта Катя. Все хорошо, пока на горизонте не появляется мужчина. Тут она начинает болтать, поминутно смеяться. А ведь милая и умная девушка. Почему это?» Людмила рассердилась на подругу и на этого нахала, разлегшегося на песке, словно ему принадлежал весь пляж.

— Когда вот только? — забеспокоилась Катя. — Откладывать нельзя. Пока погода хорошая, а то пойдут дожди…

— Откуда теперь дожди? — буркнула Людмила, но они ее и не слушали.

Алексей лег на живот и, опершись подбородком на руку, снизу смотрел на Катерину. Она, смеясь, забрасывала его горячим золотым песком.

— Надо идти, — решила, наконец, Людмила.

Катя со вздохом поднялась.

— В самом деле пора.

Они шли вместе, Алексей рядом с Катериной. Сбоку он рассматривал ее лицо. Золотистая загорелая кожа и темный румянец, щеки, покрытые едва заметным пушком. Словно зрелый, насыщенный солнцем плод. Ему непреодолимо захотелось обнять и поцеловать ее, убедиться в мягкости этого пушка, убедиться, действительно ли эта щека так бархатиста, как кажется. Она была очень хороша, эта Катя.

Людмила краем уха слышала, как Алексей спрашивает, где они работают. Катя охотно сообщила ему:

— В институте биологии. Только Людмила такой синий чулок — кроме червяков, ее ничто не интересует.

— А вы, Катерина Николаевна?

— А я? Что ж, и я работаю… Но неужели на свете нет ничего интереснее дождевых червей? — спросила она так жалобно, что Алексей засмеялся.

— Это зависит… от точки зрения.

— Ах, они такие гадкие, с какой бы точки зрения на них ни смотреть.

— Зачем же вы занимаетесь биологией?

Она пожала плечами.

— Надо же чем-нибудь заниматься, правда? Так как-то сложились обстоятельства. А мне бы хотелось… мне бы хотелось путешествовать, путешествовать, увидеть разные там…

— Как биолог, вы будете иметь возможность.

— Как биолог, — надулась она. — Опять дождевые червяки? Нет… Я бы хотела ездить просто так, смотреть, как люди живут, как они веселятся и вообще…

Он проводил их до самого дома и, прощаясь, задержал руку Катерины.

— Будете завтра на пляже?

Перед этим они договорились, что на другой день ликвидируют небольшие «хвосты» в лаборатории, и Людмила была уверена, что Катя никуда не пойдет. Но та не раздумывала ни минуты.

— Разумеется. Надо пользоваться погодой. Мы как раз сговорились с Людмилой, пока такое солнце, ежедневно, хоть на час, ходить на реку, тем более что она тренируется. Правда? — коварно улыбнулась она подруге.

Людмила не ответила; впрочем, никто и не ждал ее ответа.

— Так, значит, до завтра, — весело попрощался Алексей и ушел радостной упругой походкой.

Девушки вошли в дом, и Катя бросилась на диван.

— Люда, Люда, как он тебе нравится? Как он тебе нравится? — запела она, болтая ногами в воздухе так, что с них слетели сандалии, обнажая загорелые ноги.

— Ты дуреха! Увидела какого-то типа и сразу ошалела. А на пляж ты завтра не пойдешь, нужно навести порядок в лаборатории.

— Пойду, золотко, пойду. Ты прекрасно знаешь, что пойду. Лаборатория не волк, в лес не убежит, и ты пойдешь со мной, Люда. Моя дорогая, милая!

— И не подумаю.

— Пойдешь, пойдешь, ты не можешь меня отпустить одну.

Людмила пожала плечами и потянулась к полке за книжкой. Но Катя не могла успокоиться и непрестанно мешала ей.

На следующий день они все же пошли на пляж, и там уже ожидал их Алексей. Из вежливости — Людмила прекрасно это видела — он предложил ей посостязаться, но потом занялся исключительно Катей, убеждал ее, что она может отлично научиться плавать, что он ее научит. Людмила уплыла от них, но по волнам за ней еще долго гнался веселый смех Кати.

В выходной день они поехали с ним за город, плавали в сонной зеленой воде, жгли костер, разумеется, не поймали ни одной рыбы, и пришлось удовлетвориться взятой из города едой. Под дубами у костра Алексей пел им песни, которым научился у Артема, волжские песни, — и сердце Людмилы сжималось сладкой печалью. Над сонной зеленой водой, по роще, поросшей густой травой, несся чистый, сильный голос Алексея, а где-то с другой стороны залива, со стороны леса отвечало едва слышное рассеянное эхо.

Катя беспокойно вертелась. Она не любила грустных песен.

— Ну, теперь я спою. Одно танго, хорошо?

— Пусть будет танго.

Голосок у нее был звонкий и приятный, но танго странно звучало над водой под огромными дубами. Как-то чуждо и неуместно. Катя быстро поняла это.

— Нет, нет. Пусть лучше Люда споет.

— Вы поете? — обрадовался Алексей.

— Нет, я только так, деревенские…

— Люда, золотко, ну спой, прошу тебя, спой!

Она с минуту колебалась, но, чтобы не заставлять себя просить, запела. Голос у нее был низкий, глубокий, приятный, и пела она, как поют в деревне, — протяжно и печально.

— Нет, нет, — прервала она себя. — Это надо хором.

— Мы поможем, — предложил Алексей. — Ну-ка, Катерина Николаевна, давайте.

Они подтянули. Людмила запевала, Алексей быстро схватывал мотив, многие из этих мотивов он знал еще в местечке, и они заново рождались в памяти.