Когда зацветет сакура… - [35]

Когда отгремели последние бои, танковой бригаде, в которой служил Алексей, было приказано разбить палаточный городок под Ригой и ждать дальнейших распоряжений. Для контрразведчиков тогда сразу нашлась работа: нужно было выявлять тех, кто сотрудничал с немцами. Для ведения оперативно-следственной работы было создано спецподразделение СМЕРШ, которое разместилось в старинном особняке в центре города – бывшем управлении гестапо. Здесь все напоминало о бывших хозяевах: и темный сырой подвал, где еще не выветрился тленный запах смерти, и узкий коридор с отполированным немецкими сапогами полом, и кабинеты с открытыми сейфами и разбросанными повсюду служебными бумагами, которые второпях оставили после себя немцы. Сюда теперь вместо граждан, арестованных по подозрению в связях с русскими, стали приводить всякого рода предателей, членов местной профашистской организации, прятавшихся по подвалам бывших легионеров войск СС, просто мелких немецких прихвостней. И снова бессонные ночи, снова операции по разоблачению и поимке всей этой пестрой публики, добросовестно работавшей на немцев. Так что дома Алексей бывал редко. А ведь так хотелось побыть в тишине после всех этих бесконечных боев, после воя сирен и рева моторов, после взрывов снарядов, свиста пуль, криков и стонов раненых… После всего-всего на свете, что страшной болью вошло в кровь и плоть этого человека и лишило его сознания счастья.

Дом, который им выделили, был большой, с просторным холлом и лестницей, ведущей на второй этаж. Рядом был небольшой католический храм, во дворе которого в ладном двухэтажном особняке жила семья священника – человека еще не старого, принявшего приход русских как промысел Божий. Он участливо отнесся к своим новым соседям, по сути, предложив им свою дружбу. Дескать, если что – обращайтесь. Он человек местный и всегда может чем-то помочь.

Однако помогать больше приходилось ему. То дров Алексей ему подвезет, то куль муки подбросит… После войны в городе царила полная неразбериха. Продовольствия не хватало, коммунальные службы работали плохо… А людям надо было жить. Это чуть позже стало все налаживаться, а поначалу хоть в петлю лезь. Даже дров некому было подвезти. А как без них? Речь шла уже не о комфорте – еду бы приготовить. Вот и делали люди вылазки по ночам, чтобы разобрать на дрова очередной забор или палисадник. Местная милиция их гоняла, но разве за всеми уследишь?

Пастырю Гунару Лесснеру и его семье в этом смысле повезло. У него теперь и дрова были, и хлеб. Из-за экономии камин разжигать своим домочадцам запрещал. А как хорошо было до войны! Тепло, уютно в доме – чего еще надо? Хлеб тоже был. И мясо было, и вино. А сейчас ничего нет. Проклятая война! Многие тут надеялись, что при немцах станет жить сытнее, – обманулись. Сытно жили только те, кто им служил. Но для этого нужно было превратиться в зверя и убивать, убивать, убивать. При этом часто ни в чем не повинных людей. А это грех. По крайней мере Лесснер никогда бы на это не решился. Лучше уж бедность, чем кровь на руках. Ее ведь не отмоешь. Он это и своей пастве всегда говорил, из-за чего у него были большие неприятности. Особенно недовольна была немецкая администрация. «Ты что, мол, святой отец, не понимаешь, какое сейчас время? Нужно с коммунизмом бороться, а ты проповеди пацифистские читаешь. Гляди у нас!..»

Но теперь вот русские… Что-то при них будет? Да, бомбы теперь не падают на голову – и это уже хорошо. Но как быть с остальным? С той же религией?.. Снова, что ли, как до войны будут с ней бороться? Эти новые хозяева – законченные безбожники. Впрочем, что толку с того, что немцы ходили в церковь? Утром причастие примут, помолятся, а днем людей пытают, вешают, расстреливают. А разве этому учил Христос?..

А соседи хоть и безбожники, но люди милые и в общем-то положительные. В гости идут – всегда что-то для детей несут. А у Лесснера их трое. Два мальчика и девочка. Мальчишки уже в школу ходят, осенью пойдет и дочурка. Еще хлопот прибавится. Но ничего – лишь бы войны больше не было.

Война кончилась – и у всех сейчас мысли о будущем. А то ведь не до чего было. Главное было – выжить.

Нина, попав в мирную обстановку, несколько оттаяла. У нее и платье появилось цивильное, и обувь, и мысли стали другими. Сразу планы захотелось строить. Жаль, Алексей редко бывает дома. Когда уходит, даже не говорит, когда вернется. Жди, приду – и все. А после этого, случалось, по трое суток не приходил. Ну, где он там? Что с ним? Жив ли?..

Этот вопрос она задавала себе не случайно. Это поначалу ей казалось, что с окончанием войны все вернулось на круги своя. Но тишина та оказалась обманчивой. Почти каждую ночь в городе слышны были выстрелы. А то вдруг где-то вдалеке прозвучит взрыв, наполнив дом легким звоном стекла. Или, сопровождаемые милицейскими свистками, мимо окон, тяжело дыша, промчатся какие-то люди, оставляя в твоей душе тревожный след. Порой, возвратившись под утро домой, Алексей говорил о том, что ночью бандиты убили очередного активиста. Бывали потери и среди сотрудников их оперативной группы, смерть которых Алексей остро переживал. А однажды он сам вернулся с прострелянной рукой. «Да ты, – сказал Нине, – не бойся – всего-то царапина». Но разве Нина отстанет! Тут же решила осмотреть рану. Когда поняла, что она и впрямь не представляет никакой опасности, что кость не задета, залила ее йодом и, наложив повязку, усадила мужа за стол.