Когда зацветают подснежники - [8]

Сидели в «Крестах» человек по двадцать в одной камере, пели песни и жестоко спорили. Только в тюрьме Володя понял, что он почти ничего не знает о революционном движении в России, его лидерах, течениях, распрях, идейной борьбе.

Было стыдно. Хотелось слушать и слушать, набираться ума-разума. И он слушал. Но многого не понимал. Его пытались втянуть в споры. Он отмалчивался. И на него махнули рукой, и это тоже было обидно.

Все «понимающие» и «непонимающие» получили поровну — высылку. Только некоторых просто выслали на родину, и не под надзор полицейских, а под родительское наблюдение. А его и еще нескольких — сюда, в Псков. Три раза в неделю он должен являться в участок, отмечаться. Унизительная процедура! А как были удивлены его соседи по камере, когда узнали, что за этим художником-тихоней, маминым сынком, уже числится провоз литературы.

Домой он еще не писал, но Зинаиде записку с товарищем переправил — она поймет. Да и поостеречься ей тоже не грех. А вот Лиза поймет ли?

Володя гонит мрачные мысли. Квартиру он себе подыскал, деньги пока имеются. Но нужно работать. За этот год он очень преуспел в гравюре. Что ж, и в Пскове можно достать подходящее дерево или линолеум — инструменты у него есть.

И все же теперь он уже не тот Володя-романтик. Ведь недаром русские революционеры величают тюрьмы университетами. И для него «Кресты» были университетом. Наверное, теперь он уже не сможет жить только ради искусства, не сможет стоять в стороне, когда улицы полны демонстрантов с красными флагами. Но ему еще нужно решить, с кем он. Ведь он даже не мог ответить на вопрос жандармского следователя, какую литературу провозил год назад через границу.

Городские заборы, тумбы расцвели афишами:

«В зале городского театра состоится спектакль «Контрабандисты». Сочинение г-на Суворина».

Местная интеллигенция, армия поднадзорных переполошились. Как же, газеты уже давно донесли весть о скандалах, которые сопровождали постановку этого спектакля на подмостках различных русских городов. Пьеса явно провокационная, с антисемитским душком.

Володя поначалу не собирался идти в театр — ему претили такие постановки. Но незадолго до премьеры к нему заскочил знакомый студент, рассказал, что местная интеллигенция собирается освистать спектакль и вообще будет заваруха. Оставил билет и свисток.

Теперь, если он не пойдет, все сочтут за труса, отвернутся. А с другой стороны, если впрямь начнется заваруха? Ведь он «поднадзорный». Ввяжется в скандал — не миновать участка. И уж псковская полиция не упустит случая избавиться хотя бы от еще одного «беспокойного элемента». Отправят по этапу куда-нибудь к черту на рога…

Плохо то, что Володе не с кем посоветоваться. Ведь он далеко не уверен, что скандал в театре — тоже проявление революционности. Разве мало освистали постановок? Что ж, каждый такой театральный эксцесс прикажете считать антиправительственной демонстрацией?

Трудные размышления были прерваны неожиданным стуком.

— Володя, Володя, вы спите? К вам барышня пожаловала!

Барышня? Володя торопливо натягивает мундир прямо на нижнюю рубашку, кое-как закрывает кровать одеялом. Но не успевает причесаться. Дверь распахивается без стука.

— Зинка!

Да, это была сестра. Она и смеется, и предательски трет глаза. Но как хорошо, как легко и радостно сразу стало на душе!

— Зинка, чертушка, да каким ты духом очутилась здесь?

— Уж конечно, не тем, каким ты! Ты что, забыл? Ведь у нас каникулы. Вот я и отпросилась у маман в деревню к подруге. А сама сюда…

— Ну, ты у меня просто героиня. Жанна д’Арк!..

— Не говори глупостей! Я приехала не ради твоих комплиментов. Хочу тебя предупредить…

Зинаида вдруг замолчала. Тихо подошла к двери, внезапно распахнула. Никого.

— У нас в Вильно такие события, такие события! Весь город только и говорит об арестах. Так вот, имей в виду — арестовали твоего старьевщика! Не делай большие глаза. Думаешь, я не подсмотрела, как ты клал ему в мешок литературу?

— Подожди, подожди, а ты откуда знаешь, что его арестовали?

— Знаю. Ведь со мной вместе учится дочь нашего жандармского начальника. У нее умерла мама, и Верка дома за хозяйку. Отец ей доверяет убирать даже свой кабинет. А потом, она часто слышит, о чем он разговаривает со своими чинами.

— Да, но почему ты решила, что арестован именно старьевщик? Ведь ни ты, ни я, ни твоя Верка — мы не знаем ни его имени, ни его клички…

— А вот и врешь. Верка сама слыхала, как отец говорил: «Старьевщика» сегодня возьмут в поезде…»

— Ты что же, все рассказала этой Верке? Ты с ума сошла!

Зина обиделась. За кого он ее принимает? Хотя Вера и настоящая подруга, к тому же она очень переживает, что ее отец жандарм, но Зина никому ни слова не говорила. Верка сама рассказывала и охала: вот ведь до чего дошло — старьевщики помогают революционерам!

— Я последнее время часто хожу к Вере делать уроки, а сама присматриваюсь, прислушиваюсь. О тебе ведь, дураке, пекусь!

Володя не знал, смеяться ему или как следует отругать сестру. Как она напоминает того желторотого птенца, которым он сам был еще год назад! Но откуда у девчонки такая смелость и такая заинтересованность? Казалось, все должно быть наоборот. Дочь состоятельных, чиновных родителей. Окончит гимназию, затем какой-либо институт, выйдет замуж — помещица, генеральша.