Когда я вернусь - [24]

Где каждый день, как протокол,

А ночь, как обыск.

Где все зазря и все не то,

И все непрочно,

Который час, и то никто

Не знает точно.

Лишь неизменен календарь

В приметах века –

Ночная улица. Фонарь. Канал. Аптека…

В этот вечер, не сумевший стать зимой,

Мы дороги не нашли к себе домой,

Я спросил тебя: «А может, все не зря?»

Ты ответила – старинным быть нельзя.

НОВОГОДНЯЯ ФАНТАСМАГОРИЯ

В новогодний бедлам, как в обрыв на крутом вираже,

Все еще только входят, а свечи погасли уже,

И лежит в сельдерее, убитый злодейским ножом,

Поросенок с бумажною розой, покойник-пижон.

А полковник-пижон, что того поросенка принес,

Открывает «боржом» и целует хозяйку взасос,

Он совсем разнуздался, подлец, он отбился от рук,

И следят за полковником три кандидата наук.

А хозяйка мила, а хозяйка чертовски мила,

И уже за столом, как положено, куча-мала –

Кто-то ест, кто-то пьет, кто-то ждет, что ему подмигнут,

И полковник нажрался, как маршал, за десять минут.

Над его головой произносят заздравную речь

И суют мне гитару, чтоб общество песней развлечь…

Ну помилуйте братцы: какие тут песни, пока

Не допили еще, не доели цыплят табака.

Вот полковник желает исполнить романс «Журавли»,

Но его кандидаты куда-то поспать увели,

И опять кто-то ест, кто-то пьет, кто-то плачет навзрыд,

Что за праздник без песни, – мне мрачный сосед говорит, –

Я хотел бы, товарищ, от имени всех попросить,

Не могли б вы, товарищ, нам что-нибудь изобразить. –

И тогда я улягусь на стол, на торжественный тот,

И бумажную розу засуну в оскаленный рот,

И под чей-то напутственный возглас, в дыму и в жаре,

Поплыву, потеку, потону в поросячьем желе…

Это будет смешно, это вызовет хохот до слез,

И хозяйка лизнет меня в лоб, как признательный пес,

А полковник, проспавшись, возьмется опять за свое,

И отрезав мне ногу, протянет хозяйке ее…

…А за окнами снег, а за окнами белый мороз,

Там бредет чья-то белая тень мимо белых берез,

Мимо белых берез, и по белой дороге, и прочь –

Прямо в белую ночь, в петроградскую Белую Ночь…

В ночь, когда по скрипучему снегу, в трескучий мороз,

Не пришел, а ушел, мы потом это поняли, Белый Христос,

И поземка, следы заметая, мела, и мела…

А хозяйка мила, а хозяйка чертовски мила,

Зазвонил телефон, и хозяйка махнула рукой, –

Подождите, не ешьте, оставьте кусочек, другой, –

И уже в телефон, отгоняя ладошкою дым, –

Приезжайте скорей, а не то мы его доедим! –

И опять все смеются, смеются, смеются до слез…

… А за спинами снег, а за окнами белый мороз,

Там бредет моя белая тень мимо белых берез…

ПОСЛЕ ВЕЧЕРИНКИ

Под утро, когда устанут

Влюбленность, и грусть, и зависть,

И гости опохмелятся

И выпьют воды со льдом,

Скажет хозяйка – хотите

Послушать старую запись? –

И мой глуховатый голос

Войдет в незнакомый дом.

И кубики льда в стакане

Звякнут легко и ломко,

И странный узор на скатерти

Начнет рисовать рука,

И будет бренчать гитара,

И будет крутиться пленка,

И в дальний путь к Абакану

Отправятся облака

И гость какой-нибудь скажет:

– От шуточек этих зябко,

И автор напрасно думает,

Что сам ему черт не брат!

– Ну, что вы, Иван Петрович, –

Ответит гостю хозяйка, –

Бояться автору нечего,

Он умер лет сто назад…

СЧАСТЬЕ БЫЛО ТАК ВОЗМОЖНО

Когда собьет меня машина,

Сержант напишет протокол,

И представительный мужчина

Тот протокол положит в стол.

Другой мужчина – ниже чином,

Взяв у начальства протокол,

Прочтет его в молчаньи чинном…

Прочтет его в молчаньи чинном

И пододвинет дырокол!

И продырявив лист по краю,

Он скажет: «счастья в мире нет –

Покойник пел, а я играю…

Покойник пел, а я играю, –

Могли б составить с ним дуэт!»

СМЕРТЬ ИВАНА ИЛЬИЧА

Врач сказал:

«Будь здоров! Паралич!»

Помирает Иван Ильич…

Ходят дети с внуками на цыпочках,

И хотя разлука не приспела,

Но уже месткомовские скрипочки

Принялись разучивать Шопена.

Врач сказал:

«Может, день, может, два,

Он и счас уже дышит едва».

Пахнет в доме горькими лекарствами,

Подгоревшим давешним обедом,

Пахнет в доме скорыми мытарствами

По различным загсам и собесам.

Врач сказал:

«Ай-ай-ай, вот-те раз!

А больной-то, братцы, помер у нас».

Был он председателем правления,

Но такая вещь житье-бытье,

Не напишешь просьбу о продлении,

Некому рассматривать ее.

Врач сказал:

«Извиняюсь привет!»

Ждал врача подгоревший обед.

СЛАВА ГЕРОЯМ (анти-песня) (совместно с Шпаликовым)

У лошади была грудная жаба,

Но лошадь, как известно, не овца!

И лошадь на парады выезжала,

И маршалу про жабу ни словца.

А маршал, бедный: мучился от рака,

Но тоже на парады выезжал,

Он мучился от рака, но, однако,

Он лошади об этом не сказал,

Нам этот факт Великая Эпоха

Воспеть велела в песнях и в стихах,

Хоть лошадь та давным-давно издохла,

А маршала сгноили в Соловках.

БОЛЬНИЧНАЯ ЦЫГАНОЧКА

А начальник все, спьяну, про Сталина,

Все хватает баранку рукой,

А потом нас, конечно, доставили

Санитары в приемный покой.

Сняли брюки с меня и кожаночку,

Все мое покидали в мешок,

И прислали Марусю-хожалочку,

Чтоб дала мне живой порошок.

А я твердил, что я здоров,

А если ж, печки-лавочки,

То в этом лучшем из миров

Мне все давно до лампочки,

Мне все равно, мне все давно

До лампочки!

Вот лежу я на койке, как чайничек,

Злая смерть надо мною кружит,