Когда я падаю во сне - [11]

Она слишком хороша для меня, моя доченька. Господь по ошибке подарил неидеальной матери идеальное дитя, и, кажется, Ларкин всегда это знала. Даже в младенчестве, стоило взять ее на руки, она принималась плакать и успокаивалась, лишь когда ее забирала Сисси или Битти, словно догадывалась, что у меня внутри пустота, которую мне никак не заполнить. Вот что еще объединяет родителей и детей – мы всегда знаем, где болит.

– Мама, ты меня слышишь?

Я пытаюсь разлепить губы, но тело не повинуется. Да, это моя Ларкин. Чувствую ее запах. От нее всегда пахло солнцем и морским воздухом. «От этого так просто не избавиться», – сказала я ей, когда она сообщила, что не будет поступать в университет Южной Каролины, а поедет в Нью-Йорк. А ведь они с Мейбри уже выбрали себе одинаковые покрывала для их комнаты в общежитии.

Конечно, мне не удалось ее удержать. С самого рождения Ларкин была на попечении Сисси и Битти. Она выглядела и вела себя совсем как я, и меня это пугало. А потому я держалась в стороне и подглядывала за ее жизнью из-за кулис. Сисси и Битти оказались отличной заменой; они заслуженно получили все лавры.

Мою руку накрывает теплая, мягкая ладонь: это Ларкин. У нее огромное, любящее сердце. Она умеет искренне и бескорыстно любить. Из-за этой редкой способности те, кому она дорога, считали ее безупречной, и Ларкин сама в это поверила.

Мне хочется попросить у нее прощения, но я не помню за что. Я очень утомлена. Слышен приближающийся звук мотора – это «Мустанг» Эллиса. Нужно во всем разобраться до того, как Эллис приедет за мной.

Ларкин

Я застыла в коридоре у маминой палаты, не замечая снующих людей. Перед глазами все еще стоял образ израненной женщины, неподвижно лежащей на больничной койке: я говорила с ней, держала за руку, надеясь получить хоть какой-то ответ, однако пальцы ее оставались безжизненными.

«Интересно, смерть похожа на сон?» – как-то спросила меня мама. Это случилось после одного из самых тяжелых ее кошмаров – ей приснилось, будто она ночью плывет по реке, совсем одна. Воспоминание потрясло меня, и я в который раз задалась вопросом: как она очутилась в руинах сгоревшего дома? Все-таки я очень мало знаю о своей матери.

В пять лет я случайно выяснила, что женщина, которую я всегда звала Айви, на самом деле моя мама. Я сказала Мейбри и Беннетту, что у меня нет мамы, а они ответили: «Мама есть у каждого». Я в слезах прибежала домой, и Сисси все мне объяснила.

Именно Сисси собирала коробку с завтраком и отвозила меня в школу, именно она ездила со мной за покупками в Чарльстон и организовывала дни рождения. Но моей настоящей мамой была Айви, красивая женщина с такими же волосами, как у меня, которая занималась балетом, пела в барах и на музыкальных фестивалях, сама шила себе яркие наряды в тех же тонах, что и нарисованные ею акварели, висевшие по всему дому. После того разговора я начала называть ее мамой, чтобы все знали, что она моя.

Нью-йоркский психотерапевт как-то спросила, любила ли меня моя мать. Я без колебаний ответила «да». Конечно, любила, я всегда это чувствовала. Мама часто говорила, что любит меня, обычно перед уходом на занятие, концерт или выставку. Сколько бы я ни просила, она никогда не брала меня с собой, говоря, что я должна найти собственные мечты, а ее мечты слишком печальны, чтобы ими делиться. Из-за этого мама казалась мне еще более загадочной и притягательной. Когда терапевт спросила меня, из-за чего она так тосковала, я не смогла найти ответ. И до сих пор не могу.

Я никогда не сомневалась в ее любви, как не сомневалась в любви Сисси или Битти. Я до сих пор работаю с терапевтом, пытаясь выяснить, как трем любящим женщинам удалось довести меня до такого состояния.

– Ларкин!

Я вздрогнула и оглянулась.

– Это ты! – Мейбри совсем не изменилась – так же на голову выше меня, та же гибкая фигура, те же черные волосы, тот же загар.

Я хотела было спрятаться от нее в маминой палате, но решила, что не имеет смысла избегать неизбежного: Мейбри всегда добивалась своего. Поэтому я криво улыбнулась и по-дурацки помахала ей рукой.

Не обращая внимания на мою неловкость, она на удивление сердечно обняла меня. Я уткнулась лицом в зеленую медицинскую форму. Отец говорил, Мейбри работает медсестрой в операционной, однако мне как-то не пришло в голову, что я могу встретить ее здесь. Она отстранилась и оглядела меня, точь-в-точь как Сисси.

– Выглядишь сногсшибательно.

– Ты тоже. – Я отвела глаза, смущенная ее пристальным взглядом.

– Мне очень жаль, что с твоей мамой случилось несчастье.

Я кивнула, ожидая разговора об извинениях, которые я ей задолжала. Через девять лет слишком поздно просить прощения. Я украдкой взглянула на нее, высматривая шрам на виске.

– Не волнуйся, волосы все прикрывают, – засмеялась Мейбри.

– Я приходила к тебе в больницу. После того… случая. Хотела убедиться, что все в порядке, но тебя уже выписали.

Мейбри взяла меня за руку.

– Я знаю и все понимаю. Жаль только, что за девять лет ты ни разу не позвонила, не написала и не зашла в гости. У меня родился сын. Ему четыре года, и он точная копия Беннетта, бедный малыш. – Она выпустила мою руку, ее лицо стало серьезным. – Не думала, что те события разлучат нас навсегда. Ты же знаешь, я не умею долго злиться. На сердитых воду возят.