Когда я опять умру - [3]

Тот уже прикрывал маленькие глазки и посапывал, тянулся свободной рукой к тумбочке за смазкой — не какой-то там простой или пошло-клубничной, не какой-то там банановой или ванильной, нет. Со вкусом шампанского и золотыми блестками! Потому что бордель для элиты, не шалман у вокзала. Лучшие мальчики и девочки не старше восемнадцати, шелковые простыни с непростыми оттенками, по умолчанию играет джаз, кровати круглые и вращаются, в каждой комнате на потолке зеркало, качели и набор позолоченных цепей для подвешивания, арсенал средств для порки сделает честь конюшне королевы Англии, презервативы сорока размеров (но ими никто не пользуется, потому что у боровов не стоит, а в рекламе «у нас все чистенькие»).

Боров выпустил уже стоящий, хоть и вяловатый член, чтобы вынуть из Артема анальную пробку со стразиком и залить ту самую смазку. Пока он возился, член опять упал. Артем аж зубами заскрипел, когда увидел. Абзац какой, а. Еще и продлит теперь, скотина жирная.

В комнате становилось все жарче, дышать было почти нечем — боров любил в полутьме со свечами. Наверное, не нравилось ловить свое отражение в зеркальном потолке. От запаха ароматических свечей (иланг-иланг, говорят, возбуждает), шампанского от смазки, текилы от забытого на тумбочке бокала, с которым боров приперся, «Фаренгейта» от самого борова, уже начало тошнить. Кондиционер этот дебил выключил, как пришел. Холодно ему было. Теперь-то ему зашибись, а вот Артем уже начал отъезжать от духоты и забитого в рот резинового кляпа. А тут еще и руки прикованы, причем эта скотина выбрала не безопасные наручники, а «взрослые», из бдсмного набора. Безопасные ему не понравились — слишком пушистые. «Я же не гомик».

Боров, скотина и гомик вдруг отвлекся от своего вялого члена и встревоженно поднял голову. Принюхался.

Артем вроде тоже принюхался, но все забивал запах алкоголя — перед обмороком он становился к нему особенно чувствительным. Боров вскочил с кровати, подбежал к двери и приложил ухо. Бесполезно — двери тут как в банке, толстенные и звуконепроницаемые. Еще и герметичные наверняка. Тогда тот метнулся к ванной, нашел какой-то халат (белоснежный и мягкий как облако, только для клиентов), накинул его и отпер дверь.

Вот теперь и Артем почувствовал запах гари, а томный запах иланг-иланга растворился в сизом дымке. В коридоре шумели — тревожно, громко. Быстрые шаги, стук в двери, наконец кто-то крикнул «Пожар!» и все резко стало громким и паническим. Боров заметался, схватил штаны, рубашку, ботинки, бросил, подобрал ботинки обратно, нашел борсетку, нашарил на тумбочке телефон. Он весь покрылся каплями пота, обвислые щеки нервно подрагивали. Сомнительно, что после такого приключения у него еще что-то будет стоять. Зазвенела пожарная сигнализация и боров, хватая воздух ртом и выпучив глаза, побежал к двери. Он бросил быстрый взгляд на Артема, оглядел комнату, но так и не вспомнил, видимо, куда дел ключи от наручников, махнул рукой и выбежал, оставив дверь открытой. В комнату по полу продолжали просачиваться струи дыма.

Артем подергался немного, но сил было мало. Сердце колотилось как бешеное, в голове сгущался туман, руки и ноги наливались дурной слабостью. И не закричать, блин! Простыни под ним промокли от вытекающей из задницы смазки, огоньки свечей трепетали от сквозняка, приносящего только запах гари. Где-то вдалеке уже было различимо тяжелое гудение пламени, зато топот ног и голоса стихли.

«Хоть бы дверь обратно закрыл, урод, — вяло подумал Артем. Он раскинул ноги в стороны и расслабился, глядя на свое отражение в потолочном зеркале. — Так, может, спасли бы». Становилось все жарче.

Я попыталась выплюнуть кляп, но тот, кто его забивал, знал, что делал. Выкрутить руки — тоже нет. Даже тонкие запястья подростка не пролезали через на совесть затянутые браслеты. Ах ты, черт, что ж я делаю! Мне же так повезло! Первая жизнь — и сразу удача. Не вырваться, на помощь не позвать — с какой стороны ни посмотри, не самоубийство. Расслабься и умирай со счастливой улыбкой на лице. Прости, Артем, тебя уже не спасти. Впрочем, на черта тебе такая жизнь, в самом деле.

Воздух становился жарче и суше, кислорода в нем не хватало, и я очень понадеялась, что задохнусь раньше, чем огонь доберется до меня. Гул и треск пламени надвигались медленно, давая время испугаться, как следует, обрадоваться, что одной жизнью меньше, и снова испугаться.

Так, как я никогда еще не боялась.

Может быть, времени прошло мало, просто оно замедлилось. В горле першило, я начала кашлять. Почти ничего не было видно из-за черных клубов дыма. Но забытье все не приходило. Я успела увидеть первые осторожные языки пламени, заглядывающие в комнату, когда темнота в глазах наконец сгустилась и забрала меня из реальности. Прощай, Артем. Спасибо тебе.

Василиса Ильинична.

— Когда сын невесту приведет, я ей стопку белья дам и продуктов. А потом и посмотрю, как она постирала-погладила, да как обед на всех сготовила. А то нынче все белоручки.

— Да, я вот тоже сыновей гладить учу. Какая еще жена попадется, так ведь и будут к мамке бегать рубашки гладить.