Когда я был произведением искусства - [17]

— Ну как, мой юный друг, — сказал мне однажды вечером Зевс-Питер-Лама, — ты чувствуешь в себе силы покинуть эту комнату и показаться свету?

— Да.

— Тебя больше не гложет желание умереть?

— Нет. Я страстно желаю знать, что скажут обо мне люди.

— Прекрасно, ты восстановил свое здоровье.

11

Зевс-Питер-Лама с размахом готовился к большому празднику, который он называл моей инаугурацией.

Целых четыре дня до моего выхода в свет вилла Омбрилик гудела приготовлениями к торжествам в мою честь. На лужайке устанавливали столы для гостей, садовники тщательно выстригали кустарники, техники возились с проекторами и динамиками.

Он разослал приглашения всем, кто обладал на нашем острове весом и значимостью в обществе. Когда мне попался под руку список приглашенных, у меня сердце защемило от сладкой мысли, что мое рождение будет еще шикарнее, чем похороны. Мои мечтания особенно затронула одна строчка: «Братья Фирелли». Придут ли они? Я поинтересовался об этом у Зевса-Питера-Ламы. И он объявил мне, что в связи со съемками автобиографического фильма, в котором братья все-таки решились сниматься, они передали через своего пресс-секретаря, что вряд ли смогут присутствовать на званом вечере.

— Как жаль, — вздохнул я.

— Не переживай. Они всегда так отвечают, а потом все равно притаскиваются. Они не упустят случай показать себя во всей красе. Они так отвечают, чтобы все думали, какие же они незаменимые, занятые люди. Хотя на укладку прически ну никак не может уйти целый день.

— Значит, я их увижу?

— Обещаю, ты их увидишь. И главное, они увидят тебя.

В двадцать часов раздался свисток. По условленному сигналу Зевса-Питера-Ламы все слуги удалились на кухню, а красавицы — в свои апартаменты.

Очистив путь, доктор Фише и Зевс-Питер-Лама провели меня из моей комнаты к подиуму, установленному на главной террасе.

— Ты останешься здесь. И будешь ждать. Если хочешь, можешь присесть.

Я уселся на высокий табурет, и Зевс накрыл меня легким, сплетенным из металлических проводов колпаком, на который он набросил массивное покрывало пурпурного цвета. Он обвязал все это зеленой лентой и на прощанье бросил:

— Не двигайся до тех пор, пока я не сниму ткань.

Он вновь просвистел в свисток, чтобы слуги заняли свои места. Через прорезь между краями ткани я мог наблюдать за действом, разворачивавшимся у меня на глазах.

Нашествие гостей на виллу Омбрилик началось в двадцать тридцать. Они подходили к дому по аллее, освещенной светлячками, заточенными в выскобленные дыни, что росли по обе стороны от дорожки. Слуги, одетые в форму бойцов Красной Армии, предлагали им спиртные напитки, сандвичи с морскими водорослями и салаты с флуоресцентными грибами. Своих тридцать красоток Зевс-Питер-Лама облачил в розовые комбинезоны без складок и швов, которые поразительным образом имитировали обнаженное тело: ткань, словно прилипшая к нему, вызывающе подчеркивала женскую красоту, и лишь два ярко-красных бутона, горевших на груди, да малюсенький черный треугольник внизу живота говорил об обмане зрения. Переполненные гордостью за свои прекрасные тела, польщенные возможностью предстать перед всеми в своей блестящей наготе, красотки вальяжно прохаживались между гостями, не подозревая, впрочем, как и я, что Зевс создал эту униформу голого, цвета семги тела лишь для того, чтобы подчеркнуть вызов, который он бросает Природе, и заклеймить ее в удручающем отсутствии изобретательности.

В двадцать один тридцать Зевс-Питер-Лама собрал всех на террасе, где я сидел под покрывалом, чтобы полюбоваться радугой.

— Радугой? Но сейчас же ночь!

— Я не нуждаюсь ни в солнце, ни в дожде, чтобы создать свою радугу, — ответил на изумленные восклицания Зевс, ударив в гонг.

Легкий шорох поднялся из глубины парка. Тучи потемнели. Воздух начал странно вибрировать. Казалось, откуда-то издалека послышалась канонада. Особо чувствительные гостьи завизжали. Вдруг взорвались петарды. Затем небо внезапно озарилось лучами прожекторов, которые танцевали вдоль и поперек, открывая разворачивающееся над нами зрелище. В небе, шурша крыльями, испуганные, дрожащие голуби летали над садом, не решаясь сесть из-за непрекращающихся взрывов петард и гонявшихся за ними ярких пучков света. Желтые птицы летали отдельно, красные тоже, синие были с синими, желтые с желтыми, фиолетовые с фиолетовыми… Цветные своды встречались, пересекались друг с другом, но ни разу ни один цвет не исчез и не затерялся.

— Самое поразительное, — объяснял гостям Зевс-Питер-Лама, — что голуби, как только их выкрасили в определенный цвет, группируются только с товарищами по цвету и живут обособленно от особей других цветов. Цвета таким образом становятся подобием рас. А значит, в отличие от распространенного мнения, глупость присуща не только людям.

Радужное сияние прекратилось, и слуги внесли на большом подносе главное блюдо вечера — «Арчимбольдо», представлявшее собой огромное тело атлета с карамелью вместо кожи, покрывавшей всевозможные мясные блюда. Фазан, индюшатина, цыпленок, страусятина, свинина, баранина, ягненок, говядина, конина, мясо бизона — все отбивные были умело сложены друг с другом, создавая иллюзию лежащего на подносе спортсмена. Как настоящие каннибалы, гости набросились на атлета-чемпиона, в то время как рядом облизывались красотки, лишившие себя ужина из-за опасения раздуть свои прекрасные фигуры и вынужденные лишь глазами пожирать сервируемые гостям тарелки. Мне, вообще-то, было наплевать на их завистливые мордашки, но когда я осознал, что так же, как и они, лишен удовольствия поесть в своей темнице, из-за усталости и голода вечеринка начала казаться мне слегка затянувшейся.