Когда взорвется газ? - [3]

Щелкнула метательная машинка, и две черные тарелочки понеслись вдаль по восходящей траектории. Но далеко улететь не сумели. Ханыков вскинул ружье, мгновенно прицелился…

— Бах! Бах! — грохнул быстрый дуплет, и мишени, как сбитые самолеты, косо воткнулись в воду, оставляя за собой черный след графитовой пыли.

Альберт сноровисто перезарядился.

— Дай!

— Бах! Бах!

— Дай!

— Бах! Бах!

— Бах! Бах!

По палубе, дымясь, прыгали и раскатывались красные пластиковые гильзы с желтыми латунными головками — они напоминали тюбики губной помады, которые почти не выпускали из рук «обезьяны». Так, используя терминологию профессиональных фотографов, основные пассажиры называли десяток юных «моделей», с накачанными яркими губами и обнаженными грудками, некоторые из которых тоже были утяжелены силиконом. Они загорали на третьей палубе, пили фруктовые коктейли, беспрерывно трещали про конкурсы, в которых участвовали, про фотосессии для «Максима», про киносъемки, про почти подписанные контракты, постоянно смотрелись в зеркальца, то и дело подкрашивались, подмазывались, причесывались, прыскались духами и дезодорантами. Как вылизывающиеся кошки, дожидающиеся, когда их усилия принесут плоды и привлекут внимание самцов. Сейчас они с восторгом рассматривали кривоногого волосатого Ханыкова, годящегося им в отцы. Но воспринимали его совсем по-другому: как прекрасного принца из увлекательной сказки о несметном богатстве.

— Дай! — в очередной раз гортанно кричал принц, вскидывая даже на вид сказочно дорогое ружье.

— Бах! Бах!

Как ни менялась траектория мишеней, конец был один — все разлетались в пыль или на мелкие куски.

— Ще не вмерла Украина! — довольно выкрикнул Ханыков, закончив стрельбу, и вскинул кулак жестом «Рот фронт».

— Браво, Альберт Юсупович! — зааплодировали красотки, перевесившись с верхней палубы.

Девушки походили друг на друга, как партия резиновых кукол в секс-шопе. Все они были целомудренно прикрыты крохотными треугольничками на шнурочках, напоминающими дорожный знак «Выезд на главную дорогу». А место, которое символически прикрывала яркая ткань, действительно было единственной возможностью на такую дорогу попасть. Во всяком случае, девчонки на это искренне надеялись.

Ханыков снисходительно принял аплодисменты, помахал «моделям» рукой и повернулся к товарищам.

— Пальни пару раз, Казимир, — он протянул ружье, однако тот, к кому он обращался, остался лежать в шезлонге и только покачал головой.

— Дзянькую, Хан, я всегда надеялся только на кулаки.

Бывший чемпион Польши по боксу тяжеловес Казимир Халецкий хорошо говорил по-русски, но акцент и отдельные слова позволяли безошибочно угадать его происхождение. В России его называли Молотом, в Польше — Млотом, что означало совершенно одно и то же. Может быть, такое прозвище дали ему за знаменитый нокаутирующий удар, принесший Польше в свое время десятки золотых медалей, хотя вряд ли — его боксерские подвиги остались в далекой исторической реальности прошлого века и молодым поколением «пепси» были начисто забыты. Может, что более вероятно, за пудовые кулаки, которыми он мог насмерть замолотить любого, и не просто абстрактно «мог», а именно замолотил двоих. Может, за неукротимый нрав, прошибающий самые твердые преграды, может, за весьма специфическую внешность, в формировании которой без Млота явно не обошлось.

— Да ты его хоть в руках подержи! — победно усмехнулся Ханыков. — Это раритет! Ему больше ста лет, а гля, какая сохранность! И бабла стоит немерено!

Казимир уважительно кивнул.

— Я вижу, это бардзе дрогая[1] вещь…

Пан Халецкий был выкован из стали. Слегка окислившейся, кое-где проржавевшей, в трех местах пробитой одной из тех специальных машинок, которые люди придумали для того, чтобы прострачивать друг друга свинцом. Если «модельки» придавали своим кукольным личикам желаемый вид с помощью помады, карандашей, пуховок и кисточек, то над лицом Казимира потрудились молотки с граверными резцами, рихтовочная киянка и чекан. Расплющенный нос, деформированные уши, разбитые и многократно зашитые надбровья, из-под которых настороженно выглядывали спрятавшиеся от ударов серые глаза, размазанные под носом губы, изрядно «покорбованный» подбородок… Когда на серьезной «стрелке» Млот молча гипнотизировал противника, у самых «конкретных» и «реальных» пацанов душа уходила в пятки, и они либо промахивались, либо «включали заднюю». И правильно делали.

— Ты внутрь загляни, — не успокаивался Альберт. Настоящее имя Ханыкова было Али, но он его не любил.

— Двенадцатый калибр, а ствол одиннадцатого — именно для стрельбы птиц. Такая сверловка делает дробовой сноп короче, его плотность возрастает, а процент попаданий увеличивается!

— Уговорил! Давай я попробую! — поднялся навстречу Миша Слезкин и ловко принял двустволку. — Только не надо примешивать сюда политику. Это не международные соревнования…

Он выстрелил десять раз и, хотя допустил пять промахов, но «модельки» аплодировали ему столь же бурно, как и чемпиону.

— Для непрофессионала вполне прилично, — кивнул Ханыков. — Что у тебя с французским гражданством?

Слезкин развел руками.